style="font-size:15px;"> И джинн, вселившийся в лампаду,
Не снизойдёт к пустым слезам.
С чем просыпаться на рассвете
И в сумерках чему внимать?
Но перед шахом плачут дети,
Кричат и обнимают мать.
Так удержи клинок дамасский,
Аллаха больше не гневи
И вспоминай, как вечер сказки
Преображался в ночь любви!
Бессмертие
Коринна, Лесбия, Лаура, Беатриче.
Алеонора и Элеонора.
И Жанна… Да, не только незнакомкам
Бессмертье дарят пылкие поэты.
Шарлотта и Фредерика… Он был
Любвеобилен… Некая «Зулейка»
И Ульрика, прожившая так долго.
Амалия. Марыля Верещак.
Грузинка Мери… А у нас в России —
Карамзина. Пожалуй, Воронцова.
Лопухина. Денисьева, конечно.
Панаева, увы. Мария Лазич
И Бржесская. Дельмас. И эта Лиля.
Берберова на горе. Виноград
И призраки Высоцкой и Ивинской.
Горенко Аня до всего. И Ваксель.
Стихи дарились изредка и жёнам.
Пленира, Люба. Всё же и Наталья.
Любви мы не коснёмся однополой,
А поэтесс великих было мало.
Похоже, что одна. И у неё —
Недоброво и Анреп. А Кутузов
Привидится к ненастью. Вот и всё.
«Где подойдёт вторая дата…»
Где подойдёт вторая дата,
Не угадать, но вряд ли там,
Где начиналось всё когда-то
И подчинялась жизнь мечтам.
И в море вынесло из шлюза,
Нашлись блаженные слова.
И эта маленькая Муза
Уже стара, ещё жива.
«Там на рельефе жрец и жрица…»
Там на рельефе жрец и жрица.
Ещё, пожалуй, много лет
Священнодействие продлится,
Хотя богов давно уж нет.
Что стало мастеру задачей?
Внести под храмовую сень
И в камне закрепить горячий,
От ясной веры вечный день.
И вот знакомое изустно
Явилось надписью резной,
И нет искусства для искусства,
Есть жизнь и смерть, и страсть, и зной.
Вторая тетрадь
«И всё же этот бред угарен…»
И всё же этот бред угарен,
И эта кровь черна и зла,
Как тот отчаянный татарин,
Который вырван из седла.
Но, и охваченный арканом
(Теперь и жизнь недорога!)
В порыве бешеном и рьяном
Загрызть пытается врага.
Ну, вот, их набежало много,
Тебя сдавили, повлекли,
А
