созвучьям,
К мирам чужим – в земном кругу -
Ещё за посвистом певучим,
За тонким обручем бегу.
«Всегда любил базара гам и давку…»
Всегда любил базара гам и давку,
Верблюдов распродажу и коней,
Тандыр и керосиновую лавку,
И не отрёкся от начальных дней.
Из этой глины и меня лепили,
И говорю, всей жизни вопреки:
Нет ничего роднее этой пыли,
Куда бросают нищим медяки.
Всегда оттуда приходила сила,
Где нож и хлеб рождаются в огне,
Где подаянья Азия просила,
Своих детей протягивая мне.
Восток
Набить узор на медном блюде чёткий,
Списать хадис[1], чтобы в пути везло,
И выпечь хлеб, иль починить подмётки,
Нож выковать – повсюду ремесло.
Вот соль земли, чья убывает сила!
Искусство ваше близится к концу.
Но жив огонь… Как руки опалило
И пекарю и златокузнецу!
Есть цех воров с уменьем не попасться,
Цех астрологов по календарю,
Цех сказочников – слушай сладкогласца!
Есть цех поэтов – я ещё горю!
Персеполь
Персеполь. Девушки в хиджабах,
Но камни под ногами их
И знать не знают об арабах
И пришлых ордах кочевых.
Всё ж эти турки и монголы
В великолепии руин
Свои оставили глаголы,
Свои пометки на помин.
На мраморе и на граните
Записки грубые солдат
И эти поздние граффити
Об изумленье говорят.
Навечно в ночь огня и гула
Каменносечный ввергнут фриз,
В который факел свой метнула
Гетера пьяная Таис.
Когда оскудевает вера,
Имперская слабеет речь
И вдруг находится гетера,
Чтобы историю поджечь.
«Ислам. Костёр. Ночной призыв к оружью…»
Ислам. Костёр. Ночной призыв к оружью.
Вопящих джиннов хохот и тоска.
Блуждать в песках и пить мочу верблюжью,
Въезжать с победой в крепость из песка.
Так жизнь пройдёт, петляя по барханам.
И смерь в пути от жажды… Вот когда
Цветением своим благоуханным
Тебя обдаст и оживит джида.
Под сенью пальм волшебно-тиховейных
Впредь испытаний для блаженных нет,
И девственницы плещутся в бассейнах,
И преподносят отроки шербет.
«Монголия, чьей песни заунывной…»
Монголия, чьей песни заунывной,
Хадис – изречение Мухаммеда, передаваемое из уст в уста от первого услышавшего.
