Джона Лавде.
– Да-да, мистер Лавде, я обещала, – сказала она, подходя ближе, – но пошел дождь и я решила, что мама догадается, почему я не вернулась.
На это Лавде как-то не совсем уверенно ответил, что в лагере и на мельнице так только – покрапало самую малость, а дождя по-настоящему не было, и потому миссис Гарленд порядком встревожилась.
– И она попросила вас пойти за мной? – спросила Энн.
Именно этого вопроса и страшился трубач всю дорогу, пока шел сюда.
– Да нет, она не то чтобы прямо так попросила, – ответил он с запинкой, но все же давая понять, что миссис Гарленд некоторым образом выразила такое желание.
На самом же деле миссис Гарленд ни словом с ним не обмолвилась. Когда дочь не вернулась домой, она поделилась своим беспокойством с мельником, а тот постарался ее уверить, что бесценная ее дочка, вне всякого сомнения, цела и невредима. Джон слышал этот разговор и решил на свой страх и риск попытаться рассеять страхи миссис Гарленд, благо его отпустили из лагеря на весь вечер. С той минуты, когда увидел утром под окном у Энн Фестуса Дерримена, Джон больше не знал покоя и сейчас горячо желал только одного: чтобы девушка разрешила проводить ее домой.
Смущенно переминаясь с ноги на ногу, он высказал это смелое предложение, и Энн тотчас решила, что так и сделает. Пожалуй, Джон Лавде был единственным человеком на свете, от которого она охотно готова была принять услугу такого рода. Он был сыном их ближайшего соседа, и его бесхитростное простодушие с первой же минуты расположило Энн к нему.
Когда они уже шли рядом, она сказала деловым тоном, давая понять, что, принимая предложение Джона, не руководствовалась никакими романтическими побуждениями:
– Мама, верно, очень беспокоилась обо мне?
– Да, она была немного встревожена, – ответил Джон, однако совесть заговорила в нем и он тут же выложил все начистоту – Я знаю, что она беспокоилась, потому что мне сказал отец. Сам-то я ее не видел. Правду сказать, она и не знает, что я пошел за вами.
Теперь Энн все поняла, но не рассердилась на Джона. Да и какую женщину могло бы это рассердить? Они продолжали идти молча; старший трубач почтительно держался на ярд справа от Энн, сохраняя эту дистанцию с такой скрупулезной точностью, словно какая-то невидимая преграда мешала ему приблизиться. Энн, чувствуя в этот вечер особенное к нему расположение, заговорила снова:
– Я часто слышу, как ваши трубачи дают сигналы. Мне очень нравится, как они трубят.
– Ничего трубят, но могли бы и лучше, – сказал Джон, считая неприличным слишком расхваливать то, к чему сам приложил руку.
– Это вы научили их?
– Да, обучал их я.
– Должно быть, очень, очень трудно добиться, чтобы они начинали и заканчивали одновременно, секунда в секунду. Кажется, будто это один человек трубит. Как случилось, что вы стали трубачом, мистер Лавде?
– Да
