боюсь, как бы отец не задержал меня дольше, чем следует, – как ни хорош замок Нанжери, он никогда не сравнится с веселыми парижскими бульварами.
– Понимаю вас, друг мой, прекрасно понимаю…
– Я сумею избавиться от непрошеных забот и попечений моего достойного родителя. Скажу ему, что, получив телеграмму, я собрался в дорогу в тот же день, не успев ни о чем распорядиться, не захватив ничего с собой, и потому мне необходимо вернуться в Париж как можно скорее, что у меня, наконец, есть дела, требующие моего присутствия. Я действительно не беру ничего с собой.
– Но чем я могу быть вам полезен?
– Я прошу вас, любезнейший Викарио, взять к себе на время моего Жана. Он малый услужливый, расторопный, но еще слишком молод, и я боюсь оставлять его одного.
– Ну конечно, я с удовольствием возьму его к себе. Жалею только, что не могу оказать вам какой-нибудь более важной услуги.
– Для меня это очень большая услуга, потому что я дорожу Жаном и хотел бы удержать его при себе. – И Нанжери крепко пожал руку приятеля.
Уже выходя на лестницу, он прибавил:
– Ах! Я забыл попросить вас о том, чтобы вы позволяли Жану наведываться каждое утро в мой отель – на всякий случай. Времени у него на это будет уходить не много, несколько минут.
Мог ли Викарио, даром получив слугу, отказать приятелю в таком пустяке? В тот же день Жан переселился в квартиру испанца. Нанжери уехал к отцу. Во всем Париже не нашлось бы более расторопного, более услужливого лакея. Викарио, разбогатевший после бегов в Венсене, всерьез подумывал о том, как удержать Жана у себя и после возвращения Нанжери. Раза два он даже намекнул об этом самому Жану, и тот, по-видимому, был не прочь навсегда перейти к новому хозяину, правда, слуга заметил, что невозможно постоянно жить в гостинице. Это наивное замечание вызвало у Викарио одобрительную улыбку.
– Погоди! Устроимся и мы не хуже других, – лукаво подмигнул он сметливому парню.
И действительно, дня через три Викарио Пильвейра переехал в прелестную квартиру. Изысканное убранство комнат, жардиньерки[5], масса ненужных, но изящных безделушек служили ясным доказательством того, что прежде в этой квартире жила женщина, но густой слой пыли, лежавший на резных столиках и мягких канапе, указывал на давнишнее отсутствие хозяйки этого уютного уголка. Мягкие ковры, толстые драпировки, дорогая мебель, обитая красивой материей, – все носило на себе печать вкуса и изящества, все было безукоризненно.
В своей новой квартире Викарио принимал только Карлеваля и Буа-Репона. Являлись они к нему исключительно за деньгами. Карлеваль был покладистее: он приходил, просил крупную сумму и удалялся вполне довольный, получив всего лишь монету в сто су. Но Буа-Репон был далеко не так сговорчив. Жан, не любивший, впрочем, подслушивать, не раз слышал нешуточные споры и даже ссоры Буа-Репона с его хозяином из-за денежных расчетов. Незнакомый с нравами и обычаями парижан, молодой лакей Пильвейра не находил в этих визитах и постоянных спорах ничего особенно удивительного.
Жардиньерка – корзинка или красиво сделанный ящик для цветов, выращиваемых в комнатах, на балконах или верандах.
