делал то же самое.
Я вытаскивал из-под дивана его старый портфель и засовывал туда наш большой будильник. Будильник почему-то всегда шел первым. Потом складывал книжку «Денискины рассказы», карандаши и резинки, линейку. Циркуль и куски миллиметровки, где на обороте голубели старые отцовские чертежи.
«Вечерку» с телепрограммой.
Что еще? Кипятильник тащил из кухни, там же брал консервный и перочинный ножи, ложку с вилкой. В карманы прятались футляр для очков и носовые платки. Жестяной фонарик на круглых батарейках, старый материн кошелек с проигранными лотерейными билетами вместо денег. Билеты на поезд Москва – Одесса, неизвестно откуда взявшиеся.
«Командировка» находилась в кладовке. Там лежала необъятная бабушкина шуба, торчали по углам лыжи и лыжные палки. Висела раскладушка. Под траченными молью мехами чернели старые чемоданы со стальными уголками – «приданое», говорила мать. Совсем в глубине, за чемоданами, пылилась коробка с елочными игрушками и дремал Дед Мороз.
И вот однажды отец не вернулся. Прошло два месяца с тех пор, как он уехал, а потом мать выбросила его вещи. Так я остался без портфеля и без миллиметровки. Спустя время мне сказали, что мы будем жить одни, потому что теперь у отца другая семья.
Так я впервые услышал слово «Турция».
Когда я учился в старших классах, мать рассказала, что отец познакомился с этой женщиной в Ташкенте. Она была турчанкой и намного его младше. Училась на переводчика и приехала в город с делегацией.
«Тогда все кому не лень таскались туда с делегациями», – говорила она.
Отец проектировал новый квартал, и они познакомились на стропилах – как в старом советском кино. Поженились, но жить решили в Турции, где отцу предложили хорошую работу. С тех пор я его не видел.
Мать говорила, что первое время он присылал посылки и письма. Но она выбрасывала их не открывая. Из какого города они приходили, не помнила или не хотела помнить. А потом посылки приходить перестали.
Зачем он уехал? И как жил в чужой стране без нас? Я отправился в Стамбул, чтобы написать книгу об архитекторе, да. Но все чаще мне кажется, что я просто хочу найти ответ на эти вопросы.
14.
Когда отец ушел от нас, я первое время страшно скучал. Но постепенно к тоске стало примешиваться другое чувство, и это было чувство свободы. Что отныне я свободен и могу делать что пожелаю. Терять и жалеть нечего.
Странное, пьянящее это было ощущение. И вскоре оно завладело мной полностью.
В школе мы часто ходили «на башню». Так называлась пожарная каланча, которая стояла на окраине города у леса. Стальной каркас и открытая лестница – пять пролетов с площадками – вот что это была за каланча. Мы, начальная школа, залезали невысоко, только на первую «ступень». Дальше было просто страшно. Те, кто постарше, сидели на второй – курили и горланили. А все остальные площадки считались неприступными.
