отчаяния стал бить несчастливца об асфальт, распугивая едва успевавший тормозить и уклоняться от столкновений с ним случайный автотранспорт.
***
Добиться скудозначия своих эмоций человеку легче всего с помощью алкоголя, это известно каждому. Оттого вечером Скрыбочкин сидел в баре «Синий буйвол», предаваясь возлияниям и со смурным видом глядя в окно. За окном дул ветер, волоча по асфальту обрывки газет, конфетные фантики, порожние пачки из-под сигарет, обёртки от жевательной резинки и прочую легковесную макулатуру. Наблюдая полуотстранённым взглядом за упомянутой суетой недоступной сочувствию материи, Скрыбочкин размышлял о том, что каждый ветер наверняка имеет своё имя, понятное только облакам и растворённой в воздухе воде. Которая, сгустившись, падает в моря и реки, а через время испаряется в небо, дабы затем снова пролиться дождём или выпасть снегом. Дождинки вздрагивают в полёте и шепчут друг дружке, а снежинки, кружась, пишут в воздухе имена разных ветров; ручьи и реки журчат, смывают с земли, перемешивают имена и несут в море уже одно общее имя – нет, не ветра, а чего-то другого, гораздо большего, включающего в себя память и о нём, Скрыбочкине. Хорошо это или плохо? Бог весть. Во всяком случае, ко многому обязывает.
Скрыбочкин думал об этом и не удовлетворялся своими мыслями. Ему казалось, что он живёт сразу несколько жизней, но не параллельных, а разнонаправленных, как бы расходившихся из одной точки и день ото дня всё сильнее удалявшихся друг от друга. Это представлялось ему обидным, но как направить свои жизни в обратную сторону и собрать их воедино в прежней благоустроенной и безмятежной точке, он не ведал.
В свете всего вышеперечисленного Скрыбочкину было грустно. Оттого он лениво шевелил головой из стороны в сторону, разглядывая посетителей бара смазанным взором, и трудно было не заметить со стороны, что в человеческом мельтешении его не интересовало ничто, кроме предполагаемой возможности подраться или хотя бы покричать всласть на матерных оборотах. У Скрыбочкина чесались кулаки, и он уже был близок к разрядке и вымещению настроения на ком попало, когда вдруг к его столику приблизился сопровождаемый незнакомцем майор-психолог Жмуркинд: он деловитым движением вывалил между стаканом и тарелкой с остатками салата пачку фотографий, где Скрыбочкин был запечатлён в динамических позах подле блондинки со всей живописной страстью, какую способны выражать два совокупных тела разнополого содержания.
– Что вы на это скажете? – после торжественной паузы раздул губы Жмуркинд. – Как видите, теперь у нас есть аргумент, которому вы не сможете ничего противопоставить.
– Надо же, и вправду аргумент, – восхищённо развернул лицо Скрыбочкин. – За отакое изобразительное искусство сымаю перед вами шляпу. Дозвольте полюбопытствовать, как вам удалось подглянуть за мною?
– Сто семнадцатый номер
