и вкусом слезной плоти, раскрывшейся, изнемогавшей нетерпением отдать себя веленью страсти. Творившееся с Таней сравнимо только с пыткой током: все тело сотрясал неудержимости порыв, переполнявший силой ощущений. Ногами, устремленными в зенит, она то силой голову сжимала мне, то, расправляя чресла, рук указкой направляла разносолы ласк оральных в самые чувствительные точки «беззастенчивой девчонки», приглашая: «Ублажи еще». Резвясь с закрытыми глазами, Таня умоляюще шептала: «Что же ты творишь?..» Внедрение оральное, ей наконец позволило со мною перейти на «ты». Если только пыл ее меня не перепутал с кем-то.
– Не царапайся! – вдруг резко вскинувшись, воскликнула Татьяна.
– Рыбка золотая искупалась в прелестях наглядных, – оправдался я, показывая медальон на шее, самовольно влившийся в умильное лобзание.
По-видимому, возглас неожиданный и ускользнувшая от губ разгоряченная натура отвлекли, остановив, уничижительность непродуктивных мыслей, направленных на поиски эрекции, и, улучив момент (в антрактовом затишье) «основной инстинкт», припомнив о своем предназначении – охотника на право стать незаменимым, выказал себя во всю распутинскую мощь. Трусами, да такое скрыть? – старания уловка безответственностью бесполезная. Таня усмотрела боевую стать готового к взаимодействию Лазутчика. Лукаво, пальчиком ноги, на ощупь проверяя работоспособность дебютанта-незнакомца с удивлением, она слегка его коснулась и тут же, ухватив меня за плечи, силою взвалила на себя и сжалась в напряженном ожидании…
В неудержимом, фантастическом броске,
сном, растворяясь в сладострастной неге, –
слились две плоти в чувственном забеге,
оставив грусть с печалью вдалеке…
Голова чуть запрокинулась назад, лицо прекрасной, одухотворенной жизни блаженною улыбкой предвкушало трепетность услады. Глаза прикрыты, уголочки губ слегка подрагивали; носик нежным завихреньем крылышек хватал нетерпеливо воздух, колыханием энергии все тело наполнявший страсти принуждением.
Распахнутая благосклонность врат,
кольцо успеха знойнешего флирта,
душ поцелуя – кладовый разврат,
всесильной слепотой инстинкта.
Я сделал несколько замедленных ознакомительных движений в полости ретивой Лакомки.
Коснувшись ощущеньем глубины,
любви животрепещущей основы,
на гребне достоверности волны
примерив смысла жить венец терновый…
Приподнявшись от истомы страстно дышащей груди, я отказал желанию в разгуле, и, резко удалив Кормильца, примостился рядом с Таней. Она задиристо буквально взмыла восклицанием: «И это все?». Позаимствовав приемчик приказания, теперь уж я тянул ее неистовство в свои объятья. Мой интерес прекрасно знал, что нового себе он не покажет; а хотелось лицезреть, как распорядится Таня правом
