фокусников, что приезжали в Элизеру каждое лето. По стеклянной глади Элизерского озера скользили лодки, увешанные разноцветными фонариками. Огонь в этих фонариках был магический, он тлел внутри стеклянных сосудов до самого утра. К концу лета со всех пределов в Элизеру съезжались менестрели, и главный приз состязания – золотого соловья – отец вручал самолично.
На берегу озера устроен был небольшой театр: сиденья из цельных потемневших бревен, сцена из чистейшего песка, а вместо задника – сам замок Элизера, беломраморное чудо, устремленное к небесам, слепяще-снежное в полдень, розово-охристое на закате. Здесь, расхаживая в короткой юношеской мантии с алым кантом, Эдуард оттачивал свои речи для Большого Совета Ниена (отец уже доверял ему выступать по мелочам вместо себя), Лиам демонстрировал свое умение владеть мечом, а я устраивал спектакли. Мои миракли танцевали или бились на турнирах. А самым большим успехом пользовались фигляры на ходулях – они перешагивали через сиденья над головами зрителей, вызывая одобрительные крики и визг, а потом таяли в воздухе. Зрителей было десятка полтора: Лара с Таной, ребятня из прислуги, несколько деревенских ребят побойчее. Марта непременно отправляла Френа приглядывать за нашим баловством – так она называла эти спектакли. А также снаряжала большую корзину со всякими вкусностями: крендельками, засахаренными яблоками, орехами и бутылью сидра. Чашек никто не брал, каждому я магичил собственный бокал. Кому по виду серебряный, кому – хрустальный. Сосуд держался в руке лишь до того мига, пока не опустошался до дна. Иногда, правда, магический замо́к рушился раньше, и тогда несчастливца окатывало брызгами сидра из исчезнувшего бокала под хлопанье в ладоши, визг и крики восторга. Однажды только что наполненный бокал лопнул в пальцах у Лары. Недолго думая, она ухватила Лиама за руку и плеснула в меня сидром из его бокала. Через десять минут мы все были облиты сладким и липким – сидр стекал с волос, воротников, щек и рук. Кто-то брызнул сидром во Френа. После чего тот разозлился и загнал нас всех в озеро прямо в одежде мыться. Только Тана избегла холодного вечернего купания – ее, как самую младшую, Френ отнес на руках на кухню отмываться теплой водой.
А еще хрустальные бокалы швыряли оземь, но они не бились, а исчезали, рассыпаясь сотнями искр.
В Элизере я не знал никаких запретов – мои миракли носились по замку, мешали слугам, на пиру танцевали и играли на флейтах, а по ночам бродили близ озера, если мне не спалось.
Это было мое девятое лето, счастливое, но уже предгрозовое. А тот спектакль, когда я решил обрушить на головы зрителей груды призрачных фигурок из марципана, засахаренных груш и маковых плюшек, вообще был последней моей забавой в нашем театре. Наконец, уставшие от бесполезных попыток схватить призрачных марципановых зайцев, юные мастеровые и служанки уселись на бревна распивать настоящий сидр из воображаемых бокалов и есть свежие булочки Марты с хрустящей сладкой корочкой. И тут я увидел, как к нашему импровизированному театру
