ноги и грудь стёганным льном. Редко носили браслеты, а всё чаще – нарукавники, серебра имели мало.
Этот же был в ладном кожаном доспехе с медными бляхами, с кольцами на шее. На полу лежал шлем-шишак с глазницами, как то было у данов. У стены стоял прислонённый длинный меч. Жегор успел сметнуть – не по возрасту был облачён воин. Может, какой дальний родич… хотя князю же не ведомо, кто ему родич, а кто нет. Так он слышал вчера ночью. И не мог быть это его сын. Так он тоже подслушал. Но тут же Рюрик вмешался в его мысли.
– А, – хмыкнул он, жуя, – заходи-заходи.
Жегор поплёлся в центр залы. Он заметил, что тут пахло по-особенному. Какая-то смола курилась в уголке. Говорили, что арабы возили эту смолу на северные торжища. За щепоть её можно было выменять целую кольчугу. Жегор растерялся. Вокруг всё быстро менялось, как бывало иногда с ним в лесу – от вида высоких сосен, зелёно-медных по синему льну неба, от вида брусничной зари в жарком горниле горизонта. Когда звуки обретали цвет, а цвет можно было распробовать на вкус. Так и теперь – смола эта пахла так, как выглядит солнечный шар в чистом озере. Стены колыхнулись, разошлись во вздохе, и он понял, что пространство хочет стать шире, но не может. И ещё – стало вдруг ясно, как помочь пространству стать шире. Как преобразить хоромы князя, чтобы они совпали с отражённым в воде шаром солнца. Только выразить этого ни словами, ни как ещё Жегор не мог, и от того только стоял, широко раскрыв глаза.
Рюрик нахмурился и топнул ногой.
– Ты чего это? Беса пустил? Смотри, перед кем стоишь, желдонь!
Жегор встряхнулся и поспешил встать на одно колено перед Рюриком.
– Куда это ты вчера сбежал? Разве пускали тебя?
– Страшно стало, княже, – сказал мальчик, жмуря глаза, прогоняя недавние видения.
– От чего страшно?
– Что слепой про меня сказал.
– Ты хоть знаешь, кто этот слепой? То великий волхв. О нём вся Ладога знает. Рассказывают, он уже двести зим в чаще живёт. Что сам Один ему велел глаза отдать. Слыхал, небось, про Одина? Наш бог. Отдал око, чтобы напиться мёда мудрости. Так Сурьян оба отдал. Он больше Одина ведает!
– А что ж вы его так? – Жегор кивнул на пол, где недавно лежал связанный волхв. – Пыром да по голове.
– Дерзкий ты малец, – нахмурился Рюрик, но улыбнулся через хмурь, – видать, так и есть, как сказано про тебя.
Он отряхнул руки, обтёр жир о плащ и встал.
– Чарку налей.
Рюрик, прихлёбывая мёд, стал прохаживаться по комнате.
– Я этих дурней, что руку приложили, велел высечь на морозе. Волхву дал женщину, шкуры, всё как обещал. И тот ушёл. Сказал, что более того, что ночью ему открылось, уже ничего не откроется. Только вот напоследок махнул рукой вон туда, – Рюрик кивнул в сторону оконца, что выходило на юг, и где по словенскому чину ставился идол домового, –
