у вас есть корона? – сыпал он вопросами. – А как вы научились говорить по-английски? А из чего это большое кольцо? А оно дорогое? А почему у вас ногти такого странного цвета? А вы умеете ездить верхом?
Она отвечала на все вопросы – иногда довольно загадочно и с явной оглядкой на Тони. Потом достала крошечный, сильно надушенный платок и показала Джону монограмму.
– Вот моя корона, единственная… сейчас, – сказала она. Она описала ему, какие у нее были лошади – лоснящиеся, вороные, с изогнутыми шеями, серебряные мундштуки в пене, на налобниках колышутся султаны, сбруя в серебряных бляшках, алые чепраки. – А в день рождения мауляя…
– А кто такой мауляй?
– Очень красивый и очень жестокий человек, – сказала она многозначительно, – в день его рождения вся конница съезжалась на большую площадь, лошади в самых красивых попонах, конники в лучших одеждах и украшениях, с длинными саблями. Мауляй обычно сидел на троне под высоким алым балдахином.
– А что такое балдахин?
– Вроде навеса, – сказала она уже недовольно и продолжала медовым голосом: – Конники мчались во весь опор по равнине, вздымая тучи пыли и рассекая воздух саблями, прямо к мауляю. У всех перехватывало дыхание, казалось, конники наедут на мауляя, но уже за несколько шагов, ну вот так, как ты от меня, они удерживали лошадей поводьями, поднимали их в знак приветствия на дыбы…
– Но так же не положено, – сказал Джон. – Это очень плохая выездка. Бен так говорит.
– Они лучшие конники в мире. Это всем известно.
– Нет-нет, не может быть, если они так ездят. Это самое последнее дело. А они туземцы?
– Да, конечно.
– А Бен говорит, что туземцы нелюди.
– Ну, он, наверное, имел в виду негров. А эти – чисто семитского типа.
– А это что такое?
– То же самое, что евреи.
– А Бен говорит, евреи еще хуже туземцев.
– Господи, мальчик, какой ты строгий. Я тоже когда-то была такая. Жизнь учит терпимости.
– Бена жизнь не научила, – сказал Джон. – А когда мама приезжает? Я думал, она здесь, а то я б лучше картину дорисовал.
Однако, когда за ним пришла няня, Джон сам, без приглашения, подошел к Дженни и поцеловал ее на прощание.
– Спокойной ночи, Джонни-лапочка, – сказала она.
– Как вы меня назвали?
– Джонни-лапочка.
– Как чудно́ вы всех обзываете.
Наверху, мечтательно помешивая ложкой хлеб с молоком, Джон говорил:
– Нянь, а княгиня очень красивая, правда?
Няня фыркнула.
– На вкус, на цвет товарищей нет, – сказала она.
– Она даже красивей мисс Тендрил, правда. По-моему, она красивее всех, кого я видел… А она не придет посмотреть, как я купаюсь?
Внизу Дженни говорила:
– Дивный ребенок. Обожаю детей. Для меня это была такая трагедия. Мауляй впервые показал свое истинное лицо, когда узнал, что у меня не может быть детей. Не моя тут
