взял разделочный нож и перерезал ему горло, от уха до уха. Вот так все и началось. Ты удовлетворена?
Наступила тишина. Слышно было только, как тикают дорогие маятниковые напольные часы в углу.
– У тебя много было же… – узница осеклась, – очищенных? – она поняла, что впервые назвала своего мучителя на «Ты».
Человек-клинер поднялся с кресла подошел к хирургическому столику, любовно окинул взглядом находящийся там арсенал, выбрал стилет с лезвием сигмовидной формы, оценил чистоту режущей грани и бочком уселся на левый подлокотник кресла пленницы.
– Не считал, но, думаю, на второй десяток пошло.
– А ты пробовал жить как… ну, по-обычному? – Ио с удивлением обнаружила, что ее разрывают амбивалентные чувства: сердце колотилось с частотой пулемета, подстегиваемое переполненной адреналином кровью, и в то же время в ее душу вкрадывалась жалость к этому человеку, психика которого просто не выдержала чудовищного детства. Что это? Стокгольмский синдром?
– А ты пробовала не ходить в туалет? Ты понимаешь, что это идет изнутри, это переполняет тебя, с этим невозможно бороться и это должно, наконец, прорваться, как нарыв. После каждого очищения становится легче, но ненадолго. Вскоре все начинается сначала.
– Может быть, тебе стоит обратиться к врачу?
– Вот еще! Меня все устраивает, – он легким, грациозным движением сделал тонкий, совершенно безболезненный надрез на левой щеке несчастной. Горячая липкая кровь тонкой струйкой потекла по нижней челюсти, роняя тяжелые капли на воротник. – Пойми, детка, человек, находящийся перед тобой имеет великую цель. Он делает этот мир чище, ближе к совершенству, которое, увы, недостижимо. Я уникален. Разве стоит это исправлять? Если ты найдешь золотой гвоздь, ты же не будешь перекрашивать его, чтобы придать вид железного?
С трудом сдерживая подступающую откуда-то изнутри крупную дрожь, она свободной рукой легонько прикоснулась к локтю мучителя, и, подняв глаза, поймала его блуждающий влажный взгляд:
– Ты страшно одинок. Если б согласился, я могла бы стать твоим другом. Тебе нужна помощь.
Его лицо исказилось в гримасе внутреннего страдания. Сдавленно зарычав, он вскочил, отшатнувшись от девушки, как от прокаженной, выронил звонко звякнувший инструмент и вдруг подался вперед, опершись руками на подлокотники ее кресла и приблизив свою физиономию вплотную к лицу пленницы (почувствовался даже запах чего-то кофейно-мятного изо рта агрессора).
– Ты думаешь, что особенная?! – голос, вырывавшийся из его глотки, стал вдруг визгливым, каким-то детским. – Думаешь, ты первая пыталась обработать меня, вкрасться в доверие? Все вы грязные, изворотливые, способные на любую низость, ради выживания.
Квази-чистильщик задохнулся от эмоций, и продолжил, по-прежнему нависая над ней:
– Считаешь, что манипулируешь мной,
