но не получил ответа.
Они миновали красиво оформленный магазинчик, где продавали картины с видами Пармы и изображениями известных деятелей прошлого. Несколько поколений герцогов Фарнезе, некогда правивших городом, провожали глазами троицу, ничем не выделявшуюся на фоне пестрой толпы.
– Я ничего тебе не сказал, Федерико, – произнес, наконец, Салафия, в тот момент, когда каталонец уже не ждал его ответа, – потому что слишком хорошо тебя знаю. И слушать твои вопли мне совершенно не улыбалось. Кстати, мы почти пришли. Пройдем еще один квартал, и ты все поймешь.
Эти слова мужчину совершенно не успокоили. Он прожил триста лет и слабо себе представлял, чем еще монсеньор может его удивить, а тем паче – напугать. Вопли? Федерико уже не помнил, когда в последний раз повышал голос.
«Вообще-то помнишь, – ехидно подсказала память. – Это было той ночью, когда ты искушал Несси. Она тебя вывела, и ты накричал на нее». Несси… ее имя до сих пор отзывалось болью в груди. Именно ее, хотя за последние годы он преобразил больше двух десятков человек: мужчин, женщин, был даже один мальчик-подросток из весьма маргинальной семьи. Он уже не помнил всех имен, путал лица, забыл, кому и какую куклу продал. Но образ светловолосой русской девушки был выжжен на сердце, точно тавро. И теперь эта осень, эта тишина, эта брусчатка под ногами – все напоминало о Несси. И в какой-то момент мужчина даже подумал, что никакой жертвы в этом городе нет, просто монсеньор хочет проучить его за глупую привязанность, провести по улицам, как водили еретиков – нагишом, истерзанных, обвалянных в птичьих перьях.
Однако, миновав короткий лабиринт проулков, Салафия вдруг остановился возле высокой стены с тяжелыми коваными воротами.
– Вот мы и на месте, – сказал старик, удовлетворенно улыбнувшись.
Федерико в недоумении огляделся. Они стояли на тихой улочке, где не было туристов, редко встречались прохожие, и вечернее безмолвие разбавляли только тихое гудение фонарей и шум иногда проезжающих мимо машин. Окна домов с барочными наличниками на противоположной стороне дороги уютно светились, и иногда за прозрачными занавесками мелькали темные силуэты хозяев.
Стена же выглядела глухой, и только свисавшие вниз плети плюща оживляли серый камень. Из-за нее выглядывали зеленые макушки сосен, и воздух был напоен густым хвойным ароматом. Каталонец уже было подумал, что в этот раз им предстоит работать в психиатрической больнице. Уж больно это место походило на старые европейские лечебницы. Но, вглядевшись в просвет между деревьями, увидел шпиль, увенчанный крестом, и только тогда понял…
– Обитель Сан-Паоло, – подтвердил его худшую догадку Салафия. – Женский монастырь бенедиктинского ордена. Я забронировал для вас комнаты в Доме Паломника. Весьма неплохие, надо сказать. Не хуже, чем в «Савойе», так что жаловаться не на что.
Ужас, заполнивший прекрасные
