сад, где я еще до сумерек повесил на ветку старого бамбуклена клетку с луной, как настоящая получилась, зря, что ли, полдня пек… Подбираюсь к бамбуклену, вот они уже все в клетке, захлопываю дверцу, часы перепугано вспархивают, врешь, не уйдешь. Подхватываю клетку, крадучись бегу к неприметной калитке, увитой плющом, дальше под сень листвы, где меня уже ждет экипаж. Набираю номер на дисковом телефоне, да, да, сэр, ваш заказ, сэр, в течение часа, да, отменные часы, такого времени вы еще не пробовали…
Без прошлого
…оглядываю заброшенный дом, который когда-то был… нет, я не помню, каким он был, когда был, я не помню эти запыленные комнаты со свернутыми в трубочку отлетевшими обоями, я не помню этот пустой очаг, подернутый не то пылью, не то пеплом, я не помню эти кованые решетки в окнах, почти непрозрачных от грязи, я не помню эту полуобвалившуюся лестницу, по которой страшно ступать. И надо искать другой путь вниз, а другого пути нет – ё-моё, как-то же я сюда попал, или я здесь жил не пойми какое время, да нет, быть не может, а что я ел тогда, здесь наверху и намека на кухню нет, да и внизу, похоже, тоже, то есть, кухня-то где-то должна быть, но вот на самой кухне сомневаюсь, чтобы что-нибудь найдется, разве что почерневшее высохшее яблоко где-нибудь на дальней полке или засохшая чайная лужица на столе, где скатерть приклеилась к столешнице…
Нет, как-то же я сюда попал, почему я не могу вспомнить, как, почему я не могу вспомнить своего имени, ну же, ну же, давай, давай, на перекличке в школе на какое имя вскакивал, а от какого имени душа в пятки уходила, когда начиналось – К доске пойде-о-о-от…
…черт.
Почему я не помню школу, должно же хоть что-то ожить в памяти, хотя бы самый счастливый день в моей жизни, когда в школе что-нибудь провало, и – не у-у-учимся! – или физичка заболела, пусть дома отдохнет, и – не у-у-у-чимся! – или сам заболел, но так, чтобы не ангиной, а попроще чем, и дома сижу, или в кои-то веки снег выпал, из-за трех миллиметров снега – не у-у-у-чимся! Или…
…нет, ничего, хоть бы вспомнить, как поймали за списыванием, или первую двойку, и что родители сказали, или орали, как резаные, или отмахнулись, двойка тоже оценка, или один орал, один отмахнулся, мама, например… а кто моя мама была? А папа? А еще кто, тетушки-дядюшки-бабушки-дедушки-татушки-дадушки? Даже если в приюте в каком рос, тоже должно что-то вспомниться, как после отбоя в карты играли на щелбаны или что похуже, – а ведь ничего не вспоминается, ровным счетом ни-че-го…
…чш-ш-ш!
Прислушиваюсь, показалось, нет, не показалось, шаги, еще, еще, еще, входят люди, один, два, семь, ружья наготове, кого они тут стрелять собрались, ну не меня же… а если меня? На всякий случай ухожу в глубину комнат, в лабиринт коридоров, прогнившие половицы предательски визжат, тише вы, да какое там тише, уже услышали, уже мчатся к лестнице, ага, сейчас вы по ней пойдете и провалитесь ко всем чертям… нет, умные, не пошли, обступают остатки второго этажа со всех сторон, смотрите в оба, не уйдет, вы за окнами следите, чтоб не выпрыгнул, как он с такой
