подавлен и несчастен. Ему даже некуда было пойти. Он был дома. И в его доме начиналась война двух поколений. Регина была явно готова к ней, а Майкл – еще нет. Мне не хотелось участвовать во всем этом. Я встал и пошел к двери.
– Ты позволил ему? – спросила Регина. Она смотрела на меня так надменно, точно мы никогда не пекли пироги и все вместе не ездили на их семейные пикники. – Дэннис, ты меня удивляешь.
Ее слова меня уязвили. Мне всегда нравилась мама Эрни, но полностью я ей не доверял никогда, по крайней мере после случая, произошедшего лет десять назад.
Однажды, когда мы катались на велосипедах, Эрни упал и здорово поранил ногу. Я сам привез его домой, и врач наложил ему полдюжины швов. Затем Регина отчитала меня так, что я был готов разреветься – еще бы, мне было всего восемь лет, и я видел лужу крови. Не помню всех ее обвинений, но, кажется, начала она со строгого выговора за то, что я плохо присматривал за ее сыном, точно он был моложе, а не одного возраста со мной.
Теперь для меня снова прозвучало то же самое – Дэннис, ты плохо присматривал за ним, – и я разозлился. Не только из-за отношения к Регине. Когда вам семнадцать лет, вы почти всегда становитесь на сторону своих сверстников. Вы инстинктивно чувствуете, что если не будете отстаивать эту территорию, то ваши собственные папа и мама – из лучших побуждений – будут счастливы окружить вас непреодолимой стеной и вечно держать в загоне для малолеток.
Я разозлился и старался не взорваться.
– Ничего я ему не позволял, – произнес я как можно спокойнее. – Он захотел и купил.
Раньше я бы добавил, что Эрни получил именно то, к чему стремился, но теперь не собирался этого делать.
– Я пробовал отговорить его.
– Ты явно не перетрудился, – едко заметила Регина. С таким же успехом она могла бы сказать: не дури мне мозги, Дэннис, я знаю, что вы были заодно. Ее щеки покрылись румянцем, а взгляд буквально испепелял. Она желала, чтобы я вновь почувствовал себя восьмилетним мальчиком.
– Не знаю, из-за чего вы так переживаете. Он купил ее за двести пятьдесят долларов, и…
– Двести пятьдесят долларов! – выпалил Майкл. – Какой же должна быть машина, чтобы стоить двести пятьдесят долларов?!
Его замешательство и неловкость исчезли почти без следа. Теперь он смотрел на сына с нескрываемым презрением, от которого меня немножко покоробило. Если у меня когда-нибудь будут дети, постараюсь не строить таких гримас.
Я твердил себе, что должен оставаться спокойным и не лезть не в свое дело… но съеденное пирожное застряло у меня где-то на полпути к желудку, и я кожей чувствовал, как оно там горело. Каннингеймы были моей второй семьей, поэтому все ее неурядицы и скандалы я воспринимал изнутри.
– Вам предстоит многое узнать об автомобилях, потому что вашему сыну досталась не совсем новая машина, и ее придется чинить, – сказал я и неожиданно поймал себя на том, что довольно точно воспроизвел интонации Лебэя. – Понадобится довольно
