завуалированно попахивал чем-то тупым и пошлым.
Сдвинув брови, Святослав внезапно ощутил странный укол… стыда, вспомнив негромкий голос Улановой и её любимую тарелку.
Начал с курицы, закончил за упокой.
– Она и на первую чушь ответила исключительно из вежливости, – сияя, поздравил Хозяина Прокурор. – А ты тут же припечатал второй.
Лишь подпитал её решение не замечать скудоумные письма с этого номера.
Звук прилетевшего сообщения всверлился в висок, как пластиковый дюбель.
«О, я её очень хорошо спрятала. Я её съела».
Смотри-ка, она не сочла вопрос тупым и пошлым.
Можно было гордиться: теперь её ответ содержал куда больше слов, чем его вопрос.
Но вместо высокомерной гордости в груди росло детское любопытство.
Откуда же это? Такое знакомое.
– К примеру, вы изучаете спрос на комнатных попугайчиков! – ударив ладонью по столу, увлечённо заорал препод. – Или нет, давайте возьмём столь популярных нынче котят!
Ну конечно.
Губы растянулись в искренней улыбке.
«Я очень хорошо спрятал котлету. Я её съел», – сказал котёнок Гав своему приятелю – белому щенку с чёрным ухом. Котёнок Гав. Светло-коричневый. Золотистый.
Goldy.
Прилипшая к лицу улыбка упорно сохранялась.
Извернувшись на стуле, Марина снова уткнулась в него ярко накрашенными глазами и мазнула по воздуху безупречными пальцами в кокетливом жесте.
А вот и чёрная кошка подоспела.
Автоматически махнув ей в ответ, Елисеенко встретил звонок с пары за набиранием новой фразы. Её она наверняка тоже поймёт правильно.
«А ты помнишь, как они с двух сторон ели сосиску?»
…Если бы мысли имели цвет, то лекционный зал одного из филиалов университета и сквер возле главного его корпуса оказались бы связаны золотистой и мятной лентами.
И узлы этой ленты были бы куда воздушнее, чем только что ослабевший узел между его висками.
* * *
«Конечно. Они замечательные. А какие ещё мультики ты любил в детстве?»
«Карлсона. Простоквашино. Чёрный плащ. Аладдин. Ёж в тумане. И Пуха. А ты?»
«Первые два твоих и последний. Русалочку. Земляничный дождик. Мама для мамонтёнка. Я очень плакала от последнего».
«Я плакал над Герасимом в школе. Только не смейся».
«Не буду. Я тоже. Когда он мычал и протягивал барыне пряничного петушка».
«Да-да, мычал и петушка. Не думал, что кто-то ещё помнит эту деталь».
«Не думала, что кому-то признаюсь в своих слезах на этом моменте».
Он улыбался уже полчаса – пока золотистая и мятная ленты соединяли два повизгивающих от удовольствия телефона – но почему-то не ощущал боли в лицевых мышцах, что обычно появлялась при долгих улыбательных упражнениях.
Видимо, болят лишь улыбки, притянутые
