двумя пальчиками брала кусочек хлеба, ломала его на небольшие кусочки и стеснительно ела, чуть запивая из кружки, аккуратно облизывая розовые губки. Наконец, Иван не выдержал молчания
– Варь. Вы что? Голодали?
Варвара бросила ложку, которой накладывала мед в кружку, зло глянула, прошипела
– А ты чего думал-то? Что баба с двумя дитями, как сыр в масле катается? Ты, как ушёл, мы сами все с Настюхой – и на дворе, и на огороде и со скотиной. А я с пузом, много наработаю – то? Рожала плохо, не померла чуть, лежала месяц, скотина некормленная, от неё толку чуть. Иди сходи, хоть забери, кто живой. Хозяин…
Иван кивнул, встал, бросил на топчан у окна матрас, застрелил простыней, положил подушку.
– Тут будешь спать. Завтра парню люльку из сарая достану, Алексашкина осталась. А потом кроватку сделаю, чтоб побольше. Девку на печку положишь, там перина и простыню с одеялом дам. Утро вечера мудренее…
…
В окно всю ночь бился ветер, завывал волком в саду, давил в окна упругими, сильными кулаками, чуть не выдавливая стекла. Иван не мог уснуть до полуночи, лишь на какое-то мгновение провалился в сон, как в чёрный погреб, и проснулся от того, что горячее сильное тело прильнуло к нему, обжигая.
– Милый мой, милый. Истосковалась я по тебе, любимый мой… обними, не отталкивай меня. Всю себя отдам тебе до последней кровиночки…
Иван попытался встать, оторвать от себя руки Варвары, но темная сладость залила его тело, лишила воли, и женщина обвила его плющом, увлекая за собой.
Глава 9
– Ты, Ванька, очумел совсем, ведьмаку пригрел, дурак,чо ли. Вся деревня гудит, вон у Маньки Осташиной куры передохли все до единой, так она ревьми ревёт, что это баба твоя виновата. А у Петра, что у мельницы живёт, лошадь легла, неделю не подымается, так он говорит, что видел эту твою у реки, неподалёку. Чо ей там делать, там на пять верст боле ни одного дома, а затесалась. Гляди, Вань. Как бы наши не озверели, народ дикий, а ты с ней, как с полюбовницей живёшь. Нехорошо.
Николай присел рядом с Иваном на лавку, прикурил от его сигареты, дыхнул перегаром, прищурился недобро. Иван вздохнул, притоптал окурок, посмотрел на бывшего дружка.
– Ты, Колян, слухи-то не носи, как муха дерьмо. Бабы дуры с ума сходят, а ты мужик, вроде. Варька сына от меня родила, девка у неё маленькая, мне что – их на голодовку бросить? Прибилась баба, голову прислонила, так пусть живёт. Она вон к Сашку, как родная мать относится, жалеет его. А дуры эти пусть в своём дому разбираются, мы в своём сами разберёмся. Пошёл я.
Иван встал, обошёл нарочно выставленную ногу Коляна и поплелся на двор. Еле ноги он тянул сегодня, в голове гудело, сердце трепыхалось у самого горла, руки дрожали. Заболел что ли, черт знает, хоть бы до вечера дотянуть, работы ещё навалом.
– Ты что, Ванечка? Белый какой, прям как мелом обсыпали. Болит чего?
Варя подхватила Ивана, он почти уже падал в сенях, дотащила до кровати, а силы она
