могла показаться мелочью в сравнении с другим следствием этой интерлюдии, которое бросилось в глаза Шарлотте, не успели они еще далеко уйти от антикварной лавки. Следствие это состояло в том, что по какому-то молчаливому согласию, словно следуя некой необъяснимой неизбежности, князь и Шарлотта совершенно оставили идею о дальнейших поисках. Ничего не было сказано, но больше они уже не искали подарка для Мегги, не упоминая о нем ни словом. Князь заговорил первым и совсем о другом.
– Надеюсь, вы в конце концов сообразили, в чем было дело с чашей.
– Совсем нет, я ничего не заметила. Вернее, заметила только одно: чем больше я на нее смотрела, тем больше она мне нравилась. Если бы не ваше упрямство, вот был бы чудесный случай вам порадовать меня, приняв чашу в подарок.
При этих словах князь взглянул на нее так серьезно, как не смотрел во все это утро.
– Вы серьезно предлагаете? Вы не разыгрываете меня?
Она удивилась:
– Какой тут может быть розыгрыш?
Князь посмотрел еще пристальнее:
– Неужели вы действительно так и не поняли?
– Чего не поняла?
– В чем изъян чаши, конечно. Вы столько времени смотрели и ничего не увидели?
Она только еще шире раскрыла глаза.
– А вы-то как увидели, с улицы?
– Я увидел еще прежде, чем вышел на улицу. Поэтому и ушел. Мне не хотелось устраивать еще одну сцену при этом проходимце. Я думал, вы и сами быстро догадаетесь.
– Разве он проходимец? – спросила Шарлотта. – Он спросил такую умеренную цену. – Она помолчала минуту. – Пять фунтов. Право, недорого.
Князь не сводил с нее глаз.
– Пять фунтов?
– Пять фунтов.
Возможно, князь не поверил, но, по-видимому, ее слова только подтвердили его мнение.
– За такой подарок и пяти шиллингов было бы много. Если бы даже чаша стоила вам всего пять пенсов, и то я не принял бы ее от вас.
– Так в чем же ее изъян? – спросила Шарлотта.
– Да ведь она с трещиной!
В его устах это прозвучало так резко и строго, что Шарлотта чуть не вздрогнула, залившись краской, как будто не сомневалась в его правоте, хотя откуда у него такая уверенность?
– Вы утверждаете, даже не посмотрев?
– Я смотрел. Я видел эту вещь. Она говорит сама за себя. Неудивительно, что стоит дешево.
– Но она такая красивая, – с волнением настаивала Шарлотта, словно от его слов чаша приобрела для нее особый интерес.
– Конечно, красивая. В этом и опасность.
Тут Шарлотту внезапно осенило, и князь предстал перед ней в новом и ярком свете. Отблеск этого света лег и на ее лицо, озарившееся улыбкой.
– Опасность… Понимаю! Оттого, что вы суеверны?
– Per Dio! Конечно, я суеверен! Трещина есть трещина – а дурной знак есть дурной знак.
– Так вы боитесь…
– Per bacco!
