на это у него нашелся ответ еще получше.
– Вы ставите невыполнимое условие. Я имею в виду – чтобы я сохранил ваш подарок в тайне.
Что ж, Шарлотта еще раз обдумала свое условие – и тут же, не сходя с места, отказалась от него, разочарованно тряхнув головой, – эта мысль была ей так приятна. Как все-таки все сложно!
– Ах, мое «условие»! Я за него не держусь. Можете кричать на всех углах обо всех моих поступках.
– О, ну тогда совсем другое дело, – рассмеялся он.
Но было уже поздно.
– Ах, все равно. Мне так понравилась чаша. Но раз уж она не годится, пусть ничего не будет.
Князь снова задумался, став еще серьезнее, чем прежде, но вскоре заметил:
– Однако придет день, когда мне хотелось бы сделать вам подарок.
Она озадаченно переспросила:
– Какой день?
– День, когда вы сами выйдете замуж. Ведь вы выйдете. Серьезно, вы должны выйти замуж.
Она не стала спорить, но в ответ, словно нажали какую-то пружину, у нее вырвалось:
– Чтобы у вас стало легче на душе?
Удивительное дело – он ответил честно:
– Да, у меня станет легче на душе. Но вот и ваш кеб, – прибавил князь.
Он махнул рукой, экипаж стремительно подкатил. Шарлотта не подала руки на прощание, просто приготовилась сесть в наемную карету. Но сперва она произнесла слова, назревавшие во все время ожидания:
– Что ж, пожалуй, стоит выйти замуж ради того, чтобы можно было без помех получить что-нибудь от вас.
7
В то осеннее воскресенье в поместье «Фоунз» можно было наблюдать, как Адам Вервер рывком распахнул дверь бильярдной – точнее говоря, это можно было бы наблюдать, окажись поблизости хотя бы один зритель. Впрочем, мистер Вервер потому и растворил дверь с такой энергией и столь же энергично захлопнул ее вновь, что здесь можно было хоть ненадолго остаться одному, уединиться с пачкой писем, газет и прочей, еще не распечатанной, корреспонденцией, на которую он не удосужился бросить взгляд за завтраком, равно как и после оного. В просторном квадратном чисто убранном помещении было совершенно пусто, из больших светлых окон открывался вид на террасу, сад, на парк и леса за его пределами, на сверкающий пруд и темную линию горизонта, на синеющие вдали холмы и на деревушку с возвышающейся над нею колокольней в резкой тени облаков, и от всего этого, вместе взятого, в то недолгое время, пока остальные пребывали в церкви, у мистера Вервера возникало ощущение, как будто весь этот мир принадлежит только ему одному. И все же нам дано на краткий миг разделить с мистером Вервером обладание вселенной; самый факт его, как он сам бы выразился, побега к одиночеству, его бесшумной, чуть ли не на цыпочках, пробежки по запутанным коридорам, пробуждает наш интерес и заставляет нарушить уединение этого джентльмена, вторгаясь к нему с непрошеным вниманием – вниманием доброжелательным и даже сочувственным. Ибо, заметим здесь же, этот добрейшей души человек, как правило, позволял себе задуматься о собственных удобствах лишь после того, как посвятит достаточно
