несколько сбит с толку грациозностью и привлекательностью мисс Стэкпол; ему стало казаться, что будет не очень-то легко не расположиться к ней, на что он настроился. На Генриетте было прекрасное серебристо-серое платье, и Ральф отметил, что она выглядела совершенно безукоризненно – с головы до пят. Она и говорила чистым, высоким голосом, неглубокого тембра, но громким; когда она вместе со своими спутниками уселась в экипаже мистера Тачетта, выяснилось, к немалому удивлению Ральфа, что она вовсе не болтушка. Однако на вопросы Изабеллы, к которой рискнул присоединиться и молодой человек, она отвечала очень точно и ясно; и позже, в библиотеке Гарденкорта, разговаривая с мистером Тачеттом (его супруга не посчитала необходимым спуститься), во всей полноте проявила свое умение вести беседу.
– Мне хотелось бы услышать, кем вы себя считаете – англичанами или американцами, – сказала мисс Стэкпол. – Тогда я буду знать, как мне с вами разговаривать.
– Говорите с нами как пожелаете, все благо, – великодушно ответил Ральф.
Она остановила на нем свои глаза, и чем-то они напомнили ему крупные блестящие пуговицы. Казалось, он видит в них отражение окружающих предметов. Пуговице вряд ли свойственно иметь человеческое выражение, но все-таки Ральф, будучи очень скромным человеком, смущался под взглядом мисс Стэкпол и испытывал чувство неловкости. Стоит, правда, добавить, что это чувство, после того как он провел с ней день или два, заметно ослабло, хотя полностью так и не исчезло.
– Полагаю, вы не собираетесь убеждать меня, что вы – американец, – сказала она.
– Ради вашего удовольствия я буду англичанином. Или даже турком!
– Если вы способны на такие превращения, прекрасно, – отозвалась мисс Стэкпол.
– Я уверен, вы все понимаете, и принадлежность человека к какой бы то ни было национальности вам не преграда, – продолжал Ральф.
Гостья внимательно посмотрела на него.
– Вы имеете в виду иностранные языки?
– Языки здесь ни при чем. Я имею в виду дух… некий гений нации.
– Не уверена, что понимаю вас, – сказала корреспондентка «Интервьюера». – Но думаю, что к тому времени, как я покину Гарденкорт, с этим будет лучше.
– Таких людей, как кузен, называют космополитами, – заметила Изабелла.
– Это значит, что в нем ото всех понемножку и почти ничего от кого-то одного. Должна сказать, я считаю, патриотизм сродни милосердию – он начинается у себя дома.
– А где начинается «дом», мисс Стэкпол? – спросил Ральф.
– Не знаю, где он начинается, но знаю, где заканчивается. Далеко отсюда.
– А здесь вам не нравится? – спросил мистер Тачетт своим мягким, спокойным, невинным старческим тоном.
– Сэр, моя точка зрения еще не определена. Я словно сдавлена. Особенно я это чувствовала при переезде из Ливерпуля в Лондон.
– Вероятно, вы ехали в переполненном вагоне? – предположил Ральф.
– Да, но он был набит друзьями – я ехала
