style="font-size:15px;"> – Молчать! – сурово приказал Кристофер сквозь стиснутые зубы, подтащил обезумевшее животное к дивану и привязал к ножке. – Сидеть, Альберт. Спокойно.
Одри изобразила фальшиво-сладкую улыбку и, словно пародируя светские манеры, предложила:
– Чашечку чаю?
– Благодарю, с удовольствием, – сухо отозвался Фелан и сел за стол.
Лицо матушки превратилось в каменную маску, а голос прозвучал подобием скрипучего колеса.
– Собака оставляет на ковре грязь. Тебе действительно необходимо навязывать нам общество этого невоспитанного существа?
– Да, мама, абсолютно необходимо. Альберт должен привыкнуть к новой обстановке.
– А вот я ни за что не смогу к нему привыкнуть, – сердито возразила леди Фелан. – Понятно, что во время войны собака тебе помогала. Но сейчас в ней нет ни малейшей надобности.
– Сахар? Молоко? – предложила Одри и перевела со свекрови на деверя серьезный, без тени улыбки взгляд.
– Только сахар. – Кристофер наблюдал, как изящно она управляется с крошечными щипчиками и кладет в чашку несколько мелко наколотых кусочков. Он принял чай и попытался сосредоточиться на горячем душистом напитке. Ничего не получилось: снова напал предосудительный, неприличный гнев. Частые приступы несоразмерной, необузданной злости грозили стать еще одной серьезной проблемой.
Когда наконец удалось успокоиться настолько, что мысли вновь обрели власть над словами, он заговорил:
– Альберт не просто помогал. Когда приходилось неделями сидеть в грязном окопе, он оставался дежурить, а мне позволял поспать, не опасаясь внезапного нападения. Он носил записки вдоль линии укреплений, чтобы не случалось ошибок в выполнении приказов, подавал сигнал тревоги задолго до того, как наши глаза и уши успевали заметить опасность. – Кристофер замолчал и посмотрел в напряженное, недовольное лицо матери. – Я в прямом смысле в долгу перед ним: обязан жизнью. К тому же, каким бы невоспитанным и грубым ни казался мой верный друг, я его люблю. – Он благодарно взглянул на Альберта, и пес радостно застучал хвостом по полу.
Одри смотрела с сомнением, а леди Фелан не скрывала недовольства.
Кристофер молча допил чай. Больно было видеть, насколько изменились близкие – похудели, побледнели. Волосы матери из темных стали белыми. Долгая болезнь Джона измучила обеих, а смерть и почти год глубокого траура окончательно сломили волю к жизни.
Не впервые пришла мысль о том, что традиции заставляют людей оставаться в одиночестве и замыкаться в себе в тяжелое время, когда общение и новые впечатления оказались бы не просто полезными, а поистине спасительными.
Поставив полупустую чашку, леди Фелан попыталась подняться и выйти из-за стола, и сын немедленно вскочил, чтобы помочь.
– Не могу пить чай, когда этот зверь на меня смотрит, – заявила она. – Так и кажется, что сейчас бросится
