резко сменил гнев на милость.
В 1728 году резко ухудшились отношения Хорна с королём Фредриком, и Головин тут же получил из Петербурга соответствующую инструкцию: «Вражду между графом Горном и королём содержать и, ежели возможно, ещё умножать весьма б полезно было; но потребно будет в том со всякою осторожностью поступать». До каких пределов следовало раздувать неприязненные отношения между главными фигурами шведского истэблищмента, Петербург не говорил, а ограничивался «ценными указаниями». Что ж, это было всегда типично и для КИД, и для МИД России, пытающихся руководить послами и резидентами с позиций перестраховки и при помощи бесполезных, но, слава Богу, бесплатных наставлений.
Николай Фёдорович обещал стараться, но просил прислать денег, чтобы попытаться перетянуть на свою сторону Хорна. Президент канцелярии, «заглотнувший», не поперхнувшись, 5.000 червонцев, намекнул Головину, что голштинский герцог не возвращает ему долг в размере 12.000 ефимков. Далее он дал понять посланнику, что Швеция готова начать сближение с Россией, если та заплатит ещё шведские долги Голландии. Бывший командир драбантов Карла XII прозрачно намекнул, что при этом не следует ни в коем случае забывать и о нём самом. Петербург дал Головину разумный совет никакими гарантиями на сей счёт себя не связывать, сроков и сумм не называть, дело по возможности тянуть и давать шведам лишь неопределённые обещания. И ждать, как себя поведут шведы далее.
Флюгер продолжал метаться на солёных ветрах Стрёммена и поворачиваться время от времени в сторону России. Неожиданно в ноябре 1728 года Головина начал «привечать» король Фредрик, выразивший желание сближаться с Россией. В дипломатии просто так ничего не происходит: оказалось, что бездетный король наметил в шведские наследники своего брата, гессен-кассельского принца Георга, а для этого ему нужно было заручиться согласием Петербурга. Голштинская партия окончательно ослабла – не в последнюю очередь из-за высокомерного поведения Райхеля, а высокомерие – это не тот товар, который иностранец должен предлагать в Швеции. Монопольное право на высокомерие имеют сами шведы.
Попытка короля Фредрика продвинуть на шведский престол своего брата была отвергнута правительством, но его расположение к русскому посланнику продолжало сохраняться. Фредрик хвалил «мудрое» правление Петра II и, узнав, что император-отрок планирует поездку в Германию, выразил пожелание с ним встретиться.
В отношениях между Россией и Швецией наступило временное затишье, что, впрочем, было не так уж и плохо, а России даже на руку. Хуже, когда у одной из сторон начали бы возникать какие-нибудь «революционные» идеи. В Петербурге короля Швеции по-прежнему представлял барон Дитмар. В Стокгольме долго медлили с признанием титула императора Петра II, и лишь осенью 1729 года это было, наконец, сделано. «Сим средством несогласие между обоими дворами кончилось», – заключил хорошо информированный
