как будто он сам побывал там. Он вскочил и дрожащими руками вытащил из саней топор, но внезапно без сил снова опустился на сани и замер в угрюмой позе. Два оставшихся живыми пса вжались в его ноги и дрожали всем телом от ужаса. Сколько он так сидел, он не понимал. Наконец его что-то подняло, и одеревенело поднявшись, он, совершенно обессилевший, стал механически запрягать сани. Две собаки уже не могли тащить сани. Генри впрягся в одну постромку и вместе с собаками потащил сани. Идти долго он был не в состоянии. Скоро он остановился, набрал как можно больше хвороста и сучьев, потом принялся кормить собак, наскоро поужинал и подле самого костра постелил себе лежбище.
Но предатьсяжеланному сну ему не дали. Только он успел закрыть усталые глаза, как почувствовал, что волки не просто рядом, они совсем близко. Теперь их можно было разглядеть невооружённым взглядом. Тесное волчье кольцо угрюмо окружало сани, всё ещё не осмеливаясь подступиться к костру. Скровь прикрытые веки Генри отчётливо видел, как одни лежали, уставившись в огонь, другие сидели касаясь друг друга плечами, третьи нервно, рывок за рывком в страшном напряжении подползали всё ближе к костру. Остальные бродили вокруг, принюхиваясь и прядая ушами. Кое-какие из волков дремали, другие спали мертвецким сном, свернувшись клубком на исхоженном снегу, ничем не отличаясь от собак. Волки спали, а у Генри не было даже малейшей возможности заснуть хотя бы на минуту. Генри вынужден был поддерживать всё более сильный огонь, чтобы не давать волкам приблизиться. Больше всего на свете волки боялись огня, и только огонь незримой преградой стоял между голодным вожделением волков и ничем не защищённым Генри. Обе уцелевшие собаки продолжали дрожать у ног хозяина, одна у правой ноги, другая – у левой. В их жалких глазах теплились остатки надежды, что он спасёт их, они поочерёдно пордвывали, скулили и норовили уткнуть морды в его одежду. Иногда они начинали отрыывисто лаять, сообщая Генри, что тот или иной окончательно обнаглевший хищник подобрался слишком близко. При звуках лая вся волчья орда приходила мгновенно в хаотическое движение, волки вскакивали и начинали метаться, рычать и выть, а потом, когда лай стихал, быстро успокаивались и снова засыпали, сворачиваясь тесными клубками на снегу.
Круг сомкнулся ещё теснее. Теперь волки скопились в каком-то одном прыжке от саней и костра и дюйм за дюймом неуклонно подползали всё ближе и ближе, пока не оказывались лицом к лицу с измученным человеком. Тогда человек выхватывал из огня горящую голованвю и швырял её в морды волков. С звериным воем и рычанием орда волков отскакивала назад, и если головня попадала в замешкавшегося хищника, раздавался отчаянный визг и вой.
Утром Генри иссяк совсем. Он сник, осунулся, от многодневной бессонницы глаза его впали и покраснели. В темноте он принялся готовить себе завтрак, а около девяти утра, наконец принялся за дело, которое уже долгое время занимало его голову. Он принялся
