бы обрекать тебя на слишком долгое такое неприятное соседство.
– Спи давай, сосед. Если будешь мерзнуть – разбуди.
– Конечно разбужу. Услышишь, как мои кости трещат.
Тим видел высокую стену, узкие, засыпанные снегом улочки, огромную цитадель, возвышавшуюся над великим городом, острые пики крыш которой исчезали в ночном небе, тесные винтовые лестницы башен, длинный коридор, в конце которого горел свет от огня в камине. Она ждала его. Но он так и не пришел, стоя там, в коридоре, и глядя на тусклый огонек в конце. Он так долго привыкал сопротивляться собственным желаниям и стремлениям, что, как ему казалось, достиг в этом искусстве совершенства. Но сколь долго и трудно давалась ему эта привычка, столь же быстро она рассеивалась теперь, и приходилось снова прикладывать неимоверные усилия, сдерживая в себе то, что могло бы упростить саму жизнь.
Плач ребенка нарушал ночную тишину. Она снова и снова брала его на руки и качала, тихо напевая старую колыбельную песенку, бережно переданную ей матерью, которая, в свою очередь, получила ее от своей матери. Семейная традиция, призванная привносить спокойствие, сейчас отчего-то лишь раздражала все больше и больше, и каждое новое слово тонуло в непрекращающемся детском крике. Она чувствовала, как последние силы покидают ее, руки слабеют, а веки сами собой опускаются. Опасаясь выронить страдавшего мальчика из рук, она аккуратно положила его на кровать и устало опустилась рядом.
– Я не знаю, как тебе помочь, малыш, – сказала девушка, гладя маленькую тяжело вздымавшуюся грудь, – а еще не знаю, как помочь себе.
Пошатываясь от слабости в ногах, она медленно встала и, распахнув дверь, вышла на улицу. Холодный ветер тут же обдал ее разгоряченное лицо, слегка отрезвив, но не настолько, чтобы ушло беспокойство, ставшее таким естественным. Тем удивительнее показалось ей то, что стоило ей заприметить в ночном небе падающую звезду, мелькнувшую на темном полотне ночного неба прямо над крышей дома, как крик друг утих. Воцарившаяся тишина только еще сильнее возбудило беспокойство, вместе с которым возникла настороженность. Что-то влекло ее назад в дом. Странное чувство, не испытываемое ею никогда прежде. Она шагнула через порог в темноту, теперь уже волнуясь из-за воцарившейся тишины, но замерла, едва войдя внутрь. В тесном, освещенном потрескивавшим в камине слабым огоньком помещении, все скудное убранство которого составляла кровать в углу, да небольшой стол у крохотного окна, что-то было иначе, чем прежде. Что-то изменилось, и эти изменения настораживали и вселяли то самое беспокойство. Окинув взглядом непривычно тихую комнатку, она заметила ее. Неподвижная высокая фигура стояла у кровати, словно статуя, смотря на пугающе спокойного малыша, тянувшего вверх свои крохотные ручки. Тусклый свет из камина бил ей в спину, так, что лица ее разглядеть было нельзя, но это совершенно точно была женщина. Ее тонкая рука шелохнулась и потянулась к маленьким пальчикам. Копившееся беспокойство выплеснулось наружу, не уместившись наконец внутри.
– Отойди от него! Не прикасайся!
Девушка бросилась к
