никто не проживал, но и дома такого больше не было. Поскольку Иван Кузьмич поехал не то чтобы в тайне от жены, но, вроде как, «по работе» – у администратора дома отдыха, его приятеля, были какие-то дела в соседнем городке, да к тому же отправились они в эту «местную командировку» на служебной машине, времени для розыска семьи Карташовых у него не хватило. По возвращении в Москву Костромин попытался созвониться с Тонечкой, но та в «Совэкспортфильме» больше не работала. Иван Кузьмич, конечно же, собирался связаться с ней, но … В общем, письмо осталось лежать в бумагах семейного архива, изредка попадаясь Кузьмичу на глаза и напоминая о невыполненном обещании, а потом и вовсе где-то затерялось…
«Отец тогда сказал, что хотел бы уйти без долгов… – Иван помолчал немного, потом скороговоркой закончил. – Я, естественно, обещал, что постараюсь выполнить его пожелание. Когда после смерти папы я начал разбирать его архив, то вскоре понял, о каком письме шла речь – это был довольно большой, в половину стандартного листа, слегка пожелтевший по краям конверт. По тщательно выписанному на нем адресу я отправил заказное письмо с уведомлением о вручении: так, мол, и так, прошу ответить или позвонить, но никто не отозвался. Ну, я и распечатал конверт». Тут Нина не выдержала и съязвила: «Отец, значит, не распечатал – он чужих писем не вскрывал, а ты… Эх, Ванька! Ну, ладно, и что же там было внутри?»
А то и было, – обиженно сказал муж. – Если ты такая правильная, может не стоит тебе влезать в это дело?
Да ты уже меня втянул, – отрезала Нина и снова спросила. – Так что же было в том старом конверте?
Ты не поверишь, – Иван, не сводя глаз с лица жены, словно опасаясь пропустить ее реакцию, медленно произнес, – там был рисунок Рембрандта.
Этого не может быть! – вырвалось у Нины. – Весь Рембрандт уже давно учтен, этого быть не может! Просто не может!
Нин, ну что ты заладила как попугай! Не может быть, не может быть – да, сейчас уже не может, а тогда, в конце 50-х могло и случиться такое чудо! Ведь этот рисунок наверняка принадлежал семье Макса, мужа Тонечки. В конверте, кроме рисунка, было еще письмо к ее сестре Зинаиде – успокойся, там ничего личного нет!
Да как это – нет ничего личного?! Что же тогда там есть? – недоуменно спросила Нина.
Ну, – замялся Иван, – там Тонечка просто сообщает этой Зинаиде, что у нее все хорошо, что она вышла замуж. Что муж у нее замечательный и уже почти взрослая дочь. Ну, в общем, пишет о том, что они с Максом хотели бы помочь Зинаиде, потому что знают, как тяжело живут в Союзе после войны, но деньги передать невозможно, поэтому она посылает ей этот рисунок, чтобы та могла продать его. Там даже приводится имя какого-то антиквара из Ялты, по-видимому, хорошего знакомого их семьи, к которому, по мнению Тонечки, Зинаида могла бы обратиться за содействием.
Понятно, – вздохнула Нина. – По-твоему, конечно, ничего личного!
Послушай, не надо придираться к словам! Все это было сорок с лишним лет назад! Может,
