сконфузился, не зная, что сказать. Лицу стало горячо, и я не знал, куда девать разом вспотевшие руки.
– Любишь математику, Лукас? – вроде как спросила Джой, хотя это прозвучало больше как утверждение. Потом она подняла руку, чтобы смахнуть с лица свои густые каштановые волосы, и чуть не уронила ящик с разноцветными пирожными, которые едва не вывалились на пол. Я быстро сунул свою коробку под мышку и подхватил его. – Только считать, наверное, надо по-другому? – продолжила она, когда мы спасли её ящик. – Раз мы оба августовские, то остаётся одиннадцать месяцев, а не двенадцать.
Она робко хихикнула, не слишком уверенная в своей правоте, но мы тогда же поняли, что математика нравится нам обоим, и это тоже отчасти нас объединило. И на всё то лето, и на потом тоже. Математика, ребусы, загадки, «охота за сокровищами» и игры во дворе апартаментов «Дельфиний сад» на клочке чахлой травы с качелями. Даже несколько лет спустя, когда мы на уроках уже почти не пересекались.
Тот день, в классе мистера Картера, как-то соединил нас. Я положил свою коробку, взял её большой пластиковый ящик и носил его за ней вдоль рядов парт, пока она раздавала свои пирожные.
Потом она сказала:
– Спасибо, Лукас. Ты очень милый, – чуть повысив голос на последних словах, словно задала вопрос или просто удивилась. Как будто ей понадобился целый учебный год, чтобы прийти к такому выводу.
Позже она рассказала мне, какие про нас ходили разговоры – про маму, меня и Джастина, – потому что мой папа умер, а мама всё время пропадала на работе, и мы с Джастином одни проводили много времени на игровой площадке или гоняя на скейтах по Главной улице. Обычно детей такого возраста родители не оставляют одних. То есть я-то был не один, потому что Джастин за мной присматривал – но не совсем всё время и иногда издалека, чтобы общаться со своими друзьями, поэтому я рано перестал чувствовать себя младенцем.
– Но это не со зла и не для того, чтобы просто посплетничать, – пояснила Джой. – Просто многие люди беспокоятся о тебе и твоём брате… потому что у вас нет отца, и вообще…
А потом, к концу моего третьего класса, мама стала встречаться с Рэндом, и поначалу он казался нам отличным парнем, так что у нас вроде как даже появился отец, и я думал, что люди перестанут наконец обсуждать нас. Но потом, когда он переехал к нам жить, стало ясно, что он крепко пьёт, и разговоров, наверное, стало ещё больше – все же знали, а то и своими ушами слышали, как мама с Рэндом скандалят. И хоть он и вёл себя иногда как придурок, но он умел быть и добрым, и весёлым, да и во многом помогал нам, так что, когда мама его выгнала, нам пришлось труднее, чем можно подумать со стороны.
– Но ты такой милый и совсем никакой не хулиган, – сказала мне Джой в то наше первое лето. Это было уже через несколько недель после окончания занятий, и мы подолгу играли вместе с ней возле качелей.
– А если я и то и другое? – спросил я, возможно желая показаться круче, чем был на самом деле.
Она пнула в мою сторону камешек.
– Тогда
