к высотам, не был в театре, правда, любил музеи и музыку. Любовь к ней привили еще воспитатели колонии, куда он попал по малолетке в пятнадцать, когда они с ребятами, озверев от распитой на пятерых бутылки портвейна, забрались в городе в химчистку и учинили там погром в поисках денег. Родственники от него отказались, а родители вскоре умерли от беспробудного веселья: исчезновение сына из дома снимало с них все обязанности и хлопоты и располагало к бесшабашному образу жизни. Алексеичу повезло: в колонии он попал в хорошие руки. Получил специальность, корочку тракториста, рекомендацию. В армии служил за Полярным кругом, в маленькой части, строившей паромные переправы. После армии – пятнадцать лет на Севере. Там же, на Севере, нашла другого его жена. Он делал вид, что отпускает ее с легким сердцем, чтобы не портить отношения, искал утешения в работе. А потом, когда здоровье стало сдавать, перебрался в поселок: в колхозе требовались работники, и сразу дали комнату. Он рассуждал: «Зачем отказываться, если всё складывается само собой, без каких-либо нечеловеческих усилий».
– Понимаешь, терять было уже нечего, пристанища не нажил за сорок лет. А тут два года живу, и будто родными мне места эти стали. Вот не смейся только, жалею, не узнал о них раньше, не сбежал с той проклятой шахты и с лесоповала. Тишина тут, покой. А озера какие! Загляденье! И никто не шумит, не взрывает, не высыпает уголь целыми горами. И лето тут как лето, а не мокнуть месяц под дождем, а далее снег и тьма. Восхищаются некоторые северным сиянием, картины рисуют, сам видел. Был у нас там один, фотографировал, в газеты снимки рассылал, в журналы. И публиковали, просили еще. Не понимаю я, Лена, хоть убей, – Алексеич подпер руками голову и вздохнул.
Так они встретили утро. Была суббота. Лена взглянула на часы, охнула и засобиралась на работу. Когда Кирилл проснулся, Алексеич стоял у плиты, дожидаясь, когда закипит чайник.
– Ну, чего смотришь? Марш чистить зубы! – скомандовал Алексеич.
Кирилл повиновался. За завтраком он молча жевал булку, поглядывая на то, как Алексеич пьет из стакана крепко заваренный чай. Алексеич постукивал пальцами по столу, о чем-то размышляя.
– Я поел, – тихо сказал Кирилл и отодвинул от себя чашку.
– Мама во сколько обычно приходит?
– В два.
– То есть в два мы уже должны быть дома и обед должен быть готов, – Алексеич потер рукой затылок, зевнул и потянулся так, что послышался треск суставов. – Идем на рыбалку.
Рыбалка Кириллу уже успела поднадоесть. И не только из-за того, что рыбачить можно было каждодневно и, в отличие от города, занятие это не казалось праздной тратой свободного времени. Ему нравилось сидеть с удочкой и терпеливо ждать поклевки, забросив леску поближе к траве, в которой прятались окуни и плотва покрупнее. Но покрупнее – не значит крупные. Кириллу попадалась всякая мелочь, которая при других обстоятельствах сгодилась разве что кошке. Лена с Кириллом не брезговали и этим. Пусть и небольшой, но всё же улов позволял поначалу свести концы
