сказала:
– Если товар походит на продавца, то скоро мы ценою сойдемся.
Я вышел в другую комнату, и прелестная, белокурая, стройная, девушка, четырнадцати, или пятнадцати лет, – принесла мне книгу.
Взглянув на красавицу, я оцепенел от восторга, бросил толстую книгу и в молчании смотрел на девицу. Она заметила моё внимание, покраснела; голубые свои, небесные глаза опустила к земле и в замешательстве казалась ещё прекраснее. Если б я точно был художник, как уверил лицемерку, и вздумал бы изобразить красоту и невинность в одном предмете, то не мог бы отыскать лучший подлинник.
– Что ж вы, сударь, не садитесь и не читаете? – робко спросила девица.
– О нет! я читаю, и с большим вниманием!
– Да вы даже не развернули книги, а на переплете ничего не написано.
– Напротив! я читаю в прекрасных глазах ваших: они изображают, как счастлив будет тот смертный, на которого они ласково посмотрят.
– Шутите, сударь! Глаза мои… однако же вы правы, я сама не люблю этой книги, и когда барыня велит мне прочесть несколько страниц, то я всю ночь не сплю со страху.
– Не спите?! Что же вы делаете?
– Обыкновенно то же, что делают при бессоннице: думаю, закрываю глаза, засвечу свечку и снова примусь читать.
– Эту же книгу?
– О нет, сударь! У барыни есть разные, только ради Бога не сказывайте, я тихонько беру их из её библиотеки.
– Верно, «Тысячу и одну ночь» или рыцарские романы?
– Извините, я их не люблю, там тоже колдуны, привидения, драки, а принцессы никуда не годятся.
– Почему?
– Как можно посылать людей из опасности в опасность; за какой-нибудь цветок, или яблоко, не пожалеть жизни любовника, молчать несколько лет, не приласкать, и…
– Милая Саша! Ты, верно, будешь снисходительнее к своему любовнику?
– Как вам, сударь, не стыдно! У меня нет еще… Да сделайте же милость, садитесь, и не смотрите на меня так пристально.
– Разве тебе это противно?
– Совсем нет! Только не знаю, почему глаза мои, встречаясь сь вашими…
– Милая Саша! Это действие симпатии – если молодой человек нечаянно встретит девицу прекрасную, как ты, если почувствует к ней склонность, то и она начинает питать к нему подобное чувство, или же отвращение.
– Полноте, сударь! Это невозможно, вы так учтивы, ласковы… и… – она не договорила.
Я восхищался прелестями девицы, мгновенно влюбился в неё, и продолжал разговор; она постепенно оставляла робость, маленький её ротик не смыкался и язык, подобно маятнику, всегда находился в движении; с полчаса с детскою простотою она говорила о разных предметах, и постепенно привела речь к г-же своей.
– Так, сударь! – продолжала красавица. – Моя барыня – редкая женщина, жаль только, что часто бывает нездорова; но и тут., презирая врачей телесных, прибегает к духовным: один честный иезуит, по имени Шедоний, носит ей лекарства…
– Шедоний? –
