хоть раз задумались, почему он вообще должен вас спонсировать? – холодно припечатала Вера, просовывая руки в рукава куртки.
«Вы хоть раз задумались, почему Володя вообще должен…»
Её фраза была обращена в пустоту, но горло всё равно перехватило.
Подняв глаза, Артур уставился в лицо Улановой – бледное, блестящее от пота; сложенное в смелой мимике. На её голубые глаза падали пряди цвета жгучего золота.
…Так вот оно что, сука. Да ты же… вылитая моя мать.
Так просто. Так зловеще и так просто; кошмарно и естественно.
А Елисей и Леопольд тогда – это…
Не дождавшись застывшего друга, Олег равнодушно шагнул к лестнице, увидел что-то на полу, сдвинул брови и подобрал мелкий цветной прямоугольник.
– Карточка для таксофона… – пробормотал он. – Прикол. Вдруг пригодится.
Сунув ненужную пластмасску в карман джинсов, он пошёл вверх, шагая через две ступеньки. Артур отвёл от него рассеянный взгляд и моргнул.
Я едва ли видел и слышал, что происходит вокруг.
Вера пересекла холл и исчезла за входными дверями.
Я остался у пузатой колонны один. Я был один – хоть меня в плечи и толкали люди.
Ладони покрывал мерзкий пот; глаза бегали; чёртова цепочка с крестиком резала шею как никогда. Так вот почему! Вот почему на Чердаке нет фото Веры, Олега и Свята!
Их там нет, потому что они там есть – но под другими лицами!
Олег – отец. Вера – мать. А Свят – перспективный отчим.
Сглотнув острый ком, Артур поднял лицо, уже зная, что увидит на потолке.
Да. Потолок холла был таким же, как потолок цокольного этажа.
Выложенный кривыми зеркалами купол, откуда на него смотрела дроблёная на запчасти клоунская маска.
ГЛАВА 24.
Если в самый дивный день
с неба вдруг блеснёт некий новый луч
и пронзит вас пониманием, что без него
даже самый распрекрасный день был,
оказывается, пасмурным и дождливым, –
разве вы […] сумеете замкнуть
свою душу для такого луча?
Разумеется нет: уже хотя бы потому,
что для вас теперь кроме этого луча
ничего в мире не существует 15
4 апреля, воскресенье
За окном полетел вниз осколок последней сосульки, что устала бороться за свою мёрзлую жизнь. Дождь лил уже несколько дней; апрель будто с порога решил выяснить, кто останется верен противоречивой весне.
На апрельский дождь смотреть надоело, и Свят медленно опустил веки.
Ромина квартира. Вот чего сегодня не хватало.
Жадного, фамильярного и бесцеремонного разговора о том, кем он должен быть вместо себя. Эта комната тоже давно стала чужой, но подростковое логово было единственным углом в доме, куда от этих разговоров
Франц Кафка
