была пропасть; пропасть. И она сама проложила её.
– При чём тут эхо? Просто я вижу, что он прав, – собрав какое-никакое самообладание, отозвалась мать. – Тебе и правда нужно больше внимания уделять некоторым предметам и преподавателям. Вот… Как там его? Англичанина.
– Еремеев, – сухо сообщил Святослав.
Преподавательская рожа в крупных рытвинах радостно замаячила перед глазами.
Он так отвратительно произносил «the», как будто его обучали беззубые.
– Еремеев, – подхватила Ирина. – Он сказал папе, что не допустит тебя к зачёту. Потому что ты не выполняешь даже требуемый минимум заданий.
– Я ему всё занёс, – процедил Свят. – Я не ожидал, что он заметит помощь Веры.
Кто бы пел дифирамбы об этой сфере!
Рома закончил в Киевском университете имени Тараса Шевченко аспирантуру и получил степень кандидата наук. Ира же не доучилась даже до диплома бакалавра; она ушла с юрфака после четвёртого курса.
Но комментировать академические успехи сына бежала наравне с муженьком.
– Помощь кого?.. – захлопав ресницами, невинно протянула мать.
На её лице было написано искреннее недоумение.
Гневно взглянув в её сторону, Святослав заиграл желваками, но промолчал.
Скользкая ты кривляка.
Рому только что стошнило на пол кабинета сотней крикливых абзацев об Улановой, а Ира всё смотрела так, словно намеревалась вовек не признавать, что Вера существует.
Это была её личная панацея: кокетливо закрывать глаза на всё неугодное.
– Помощь моей девушки, – с нажимом проговорил он, чеканя льдом каждую букву.
Мать вскинула холёное лицо; теперь она смотрела с вызовом.
Невинное недоумение со сцены уползло.
– Безмерно рада за неё, – процедила Ира, сложив на груди ухоженные руки. – Это явно далось ей непросто. Но это не значит, что она тебе теперь важнее нашей семьи.
Важнее вашей семьи мне даже немытый бич под квёлым дубом.
– Я не против твоих девушек, Святуша. В том случае, если они…
…похожи на тебя.
Не договорив, мать высокомерно отвернулась и демонстративно взмахнула рукой – будто говоря: «Если ты неглуп, ты додумаешь эту простейшую фразу сам».
Глуп, Ира, не старайся. Поставь на мне животворящий крест.
– Остановись, – уронил «Святуша», разглядывая стены, увешанные плакатами его подростковых кумиров. – Не надо сильнее отягощать и без того невыносимый бред. Еремеев – маразматик, Рома – истерик, а ты? У тебя вообще есть своё мнение?
Ещё бы она тебе нравилась.
Грудь внезапно прошила странная гордость за девушку, что ныне проводила «день наедине с собой». Пусть наединессобойничает, впрочем.
Всё лучше, чем быть воспалённым придатком дебильного мужа.
Мать рывком повернулась; по её высоким скулам побежали красные пятна.
– Видишь,
