герцогиня крепко обняла Лумивесту, чем надежно привлекла внимание присутствующих, – надели плащи и сели в кэб.
Варис хотел было назвать кэбмену адрес, но Лумивеста спросила:
– А что ближе, моя гостиница или ваш дом?
– Мой дом, но…
– И где находится ваш дом?
– В квартале Целительного Камня.
– Везите нас в квартал Целительного Камня, – велела она кэбмену и, откинувшись на спинку сиденья, кивнула на мелькающие мимо фонари. – Варис, вы хорошо знаете столицу. Расскажите, где мы едем. Мне интересно.
Варис начал называть улицы и скверы, Бутербродную площадь и Сапожные ряды, Перекрестный парк и улицу Удачи, мосты и монументы, кверцийские памятники и паровые заводы и фабрики.
Лумивеста прервала его лишь однажды, чтобы спросить:
– Этот юный красавчик с герцогиней… Винтерс?
– Винтерхольм.
– Он назвал вас братом. Вы родственники?
– Нет, он ко мне так в шутку обращается. Считает, что это смешно. Наверное. А родственников у меня не осталось. Никого.
Кэб остановился перед домом Вариса. Все было кончено. Варис потянулся к дверце.
– Доброй ночи, миледи коронесса.
Она посмотрела на него:
– Вы это хотите сказать?
– По-моему, я это сказал.
– Птичий хвост.
– Простите?
– Вороний помет, как говорят горцы, – сказала она, по-западному растягивая слова, но тут же вернулась к столичной манере, – хотя в приличном обществе негоже так выражаться. Вы со мной прощаетесь? Вам действительно этого хочется? Вы не женаты, я специально узнала у Извора. И в интимных отношениях вы ни с кем не состоите. Или он ошибся?
– Нет, не ошибся, – честно сказал Варис, потому что отношения с Агатой таковыми не были. – А вы?
– Есть один очаровательный юный палион. Мы нравимся друг другу, все очень мило, но через год зачахнет от недостатка солнечного света. – Она наклонила голову. – Он не станет вас за это уважать. Наоборот, назовет вас идиотом. Я ни на что не претендую, но доверяю его мнению.
Все складывалось чересчур совершенно: так спонтанно и непринужденно, что кровь стыла в жилах, так искренне, что явно добром не кончится. Внезапно на Вариса накатило необоримое желание, настолько физиологическое, что все его чувства разом воспротивились. Это его и спасло.
– Миледи коронесса, – сдавленно произнес он, – я не вижу ни одной причины, по которой мы не можем провести ночь вместе. А поскольку причина не делать чего-либо есть всегда, значит, я что-то упускаю, и это заставляет меня усомниться в целесообразности такого поведения.
– По-вашему, мне неведом страх, – сказала она. – Но сейчас…
– Послушайте, – сказал он, понимая, что вот-вот уступит своим желаниям, – в Листуреле невозможно что-либо утаить. Это не касается того, что происходит в заведениях на Студеной улице, они для того и предназначены. Но если
