Косов опять безобразил. Водки требовал!
Полицейский подозрительно посмотрел на лежащего в крови.
– Не кончили его?
Тот застонал, заскрипел зубами.
– Оклемается, – махнул рукой трактирщик.
– Его в больницу бы надо, – не выдержал Зубов.
– Да кто примет его такого?
Полицейский молча обдумывал ситуацию.
– Его домой надо отволочь, – решил трактирщик, – он же вон через улицу обитает в «колидорах». На прошлой неделе его туда отгружали… Ну-ка, ребята, – он обернулся к вышедшим из кабака любопытным, – взялись дружно. Я отблагодарю.
Трое подошли к лежащему.
– А ты чего стоишь? – трактирщик обернулся к Зубову. – Помогай.
Сергей подошёл ближе.
– За руки, за ноги взяли!
Вчетвером подняли тяжёлое тело.
– А куда нести-то?
– Я знаю, – отозвался передний.
Процессия двинулась через улицу. Трактирщик распахнул дверь:
– Чайку не зайдёте испить?
Полицейский чин, чуть подумав, тяжело перешагнул через порог.
«Колидорами» на языке местных называлось длинное двухэтажное кирпичное здание, которое населяли фабричные. Каждая семья занимала комнату, которые – одна за другой – тянулись на каждом этаже по обе стороны коридора во всю длину здания. Скученность, грязь, вонь.
Четверо тащили тяжёлое тело по коридору, а вокруг в полутьме с единственной тусклой лампочкой у входа сновали полулюди-полутени, не обращая никакого внимания на неожиданную процессию. Из-за каждой двери доносились то разухабистая под гармошку песня, то ругань, то женские визги, то плач ребёнка. «Колидоры» жили своей будничной жизнью.
Наконец передний остановился и застучал в дверь:
– Открывай, Машка, хозяина принесли!
В распахнувшейся двери показалось бледное испуганное лицо измождённой женщины, которая, крестясь, отступила в сторону. Тело внесли, опустили на пол:
– Принимай!
Носильщики расступились. Женщина шагнула вперёд. Но тут лежащий вдруг открыл глаза, приподнялся, протянул к ней руку и, булькая кровью во рту, зарычал:
– Убью!
Женщина в ужасе отшатнулась. Мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати заслонил её собой:
– Только тронь!
Лежавший рванулся к нему, но вдруг упал навзничь и замер.
– Преставился, соколик, – в наступившей тишине негромко сказала стоявшая рядом старуха. И женщину, хозяйку, вдруг затрясло от рыданий. Она крестилась и приговаривала:
– Слава тебе, господи! Спасибо тебе, что избавил от ирода!
Старуха дёрнула её за рукав:
– Ты что же о муже-то своём так, охальница!
Но та продолжала истово креститься, выкрикивая
