может, написать об этом государю?
– Я писал, – неожиданно признался инспектор.
– И что?
Кувшинников тяжело вздохнул:
– Чуть с работы не вылетел. Они, хозяева, с местным начальством крепко дружат. Вы видели, как люди живут здесь, в этих «колидорах». Что у них за жизнь? Каторжная работа да кабак. Народ звереет в таких условиях. Взять хотя бы Лёшку Косова.
– Кого?
– Да вот этого, которого принесли. Он ведь, когда-то нормальный мужик, настоящим зверем стал. Как напьётся, и пошёл злость свою на людей срывать. Жену свою, сына бил смертным боем. Сын хороший парнишка, смышлёный, за мать пытался заступаться. А кем вырастет. Пьяницей или бандитом. Нет ему отсюда другой дороги.
Кувшинников замолчал, потом взглянул на Зубова:
– Вы меня извините, Сергей. Наболело…
– Понимаю.
– А что толку? – горько заключил Кувшинников. – Разве мы можем что-нибудь изменить?
Зубов спустился по лестнице, вышел на тёмную грязную улицу. Как-то особенно отчётливо представил себе мёртвого Лёшку, когда-то неплохого мужика, которого жизнь сделала зверем. В распахнутых настежь окнах орали под гармошку, пили водку, били друг друга в кровь. «Колидоры» жили своей жизнью.
Сзади зацокали копыта. Появившись, извозчик придержал лошадь. Какие-то люди с двух сторон взяли Сергея под руки. Он рванулся, но тщетно. Держали крепко.
Сзади кто-то сказал:
– Не дёргайтесь, Зубов. Вы арестованы.
22. Павел и Солдатов
Солдатов ещё раз оглядел Павла с головы до ног.
– Рад тебя видеть! Сколько же мы с тобой не виделись?
– Да я-то тебя видел, а ты меня нет.
– Как это? – удивился Павел.
Хозяин приложил палец к губам, прислушался, заговорил, приглушив голос:
– Я же ходил на ваш процесс. Видел вас всех. И мне тогда ещё сказали наши, что тебя скоро выпустят, потому что товарищи так вели себя, что ты, мол, сбоку припёку в их компании оказался…
– Да, – вздохнул Павел, – в неоплатном долгу перед каждым из них.
– Какие люди! – покачал головой Солдатов. – Вот кому памятники надо ставить.
– Может быть, поставят потом… Потомки.
– Может, – согласился хозяин. – Только мы до этих дней не доживём. Пойдём на кухню. Чаем тебя напою.
Накрывая стол, Солдатов заговорил вновь:
– Вот сказал про памятники и подумал: народ наш горемычный, сдаётся мне, ещё ой как нескоро помянет нас добрым словом.
Он налил из графинчика две стопки.
– Давай, брат, за тех, кого с нами нет…
Выпили, хозяин вздохнул.
– Я последнее время много о чём передумал. А поделиться не с кем, потому и рот сейчас не могу закрыть.
– Ну так и говори, о чём надумал.
Солдатов нахмурился:
– Слишком уж больно ударила нас охранка.
