с висящего на противоположной стене распятия.
Я ожидал в соседней комнате вместе с Брэндоном. Как и Екатерина, я был молчалив и не менее усердно возносил мольбы Богу. Они начинались, разумеется, с традиционных слов: «О Владыка, Всемогущий Господь, молю Тебя, даруй мне сына для моего царства». Время тянулось медленно, и когда вышедший из родильных покоев Линакр отрицательно покачал головой, просьбы мои к Создателю сменились отчаянными безмолвными воплями. «О помоги мне, помоги, даруй нам ребенка, молю Тебя, пожалуйста, я сделаю все, что Тебе угодно, совершу любой подвиг, отправлюсь в Крестовый поход… Я посвящу этого ребенка, равно как и Самуила, Тебе, услышь, Господи, мои молитвы, пошли мне…»
– Свершилось! – воскликнул Линакр, широко распахнув дверь.
Я вскочил с колен.
– Сын, – добавил он. – Живой.
Врач пригласил меня проследовать за ним.
Екатерина лежала, откинувшись на подушки, словно труп на смертном одре. Она не шевелилась. Что с ней… Жива ли она?
Де ла Са массировал большой, растянутый живот роженицы. Из ее промежности изливались обильные струи темной крови и стекали в серебряную миску. Иногда появлялись и кровавые сгустки. Екатерина застонала и пошевелилась.
– Взгляните на сына, – услышал я голос Линакра.
Он отвлек меня от созерцания ужасного зрелища, кое являла моя измученная схватками и истекающая кровью жена. Мария де Салинас, леди Уиллоби, уже искупала младенца, смыв с него кровь и слизь.
Каким же он оказался крошечным! Будто котенок. И я сразу понял, что он слишком мал и не выживет.
– Мы подумали, что лучше всего немедленно окрестить его, – сообщил Линакр. – И уже послали за священником.
Я кивнул, осознавая, что означают его слова. Надо окрестить его быстро, пока он не умер. Без всяких церемоний. Подойдет любой священник.
На пороге появился молодой священник, спешно призванный из дворцовой церкви, где исполнял рутинные обязанности младшего клирика. На ходу оправляя сутану, он тащил сосуд со святой водой.
– Приступайте, – велел я ему.
Мария уже вытерла ребенка и завернула в покрывало.
– Его… рубашка… – слабо запротестовала Екатерина.
– Она имеет в виду крестильную рубашку, – пояснила Мария.
– У нас нет времени, – бросил я равнодушно.
Мое сердце окоченело, как рука, прижатая к ледяному металлу.
– Рубашка…
– Она наготове, ваша милость, я принесу ее, – мягко успокоила Екатерину Мария.
Она просунула младенческую головку в красивый ритуальный наряд, но не стала расправлять его, как требовали правила таинства.
– Кто крестные родители? – спросил священник.
– Вы, Мария, и вы, Брэндон, – быстро сказал я.
Какая разница? Можно назначить кого угодно. У них не
