трудом зачислили на исторический факультет. Приемная комиссия не знала, что делать: Андрей отлично ответил на вступительных экзаменах, но как быть с его фамилией? Историк Филиппенко – да это же даже смешно звучит, какой-то оксюморон! Первый курс стал для Андрея настоящим испытанием. Группа смеялась, от шуток вроде «Это не ты написал?» было невозможно защититься, девушки не смотрели в его сторону. Спустя два года Андрей все же подружился с девушкой с факультета. Он даже сделал ей предложение. Девушка ответила, что лучше станет Дураковой или Пупкиной, но только не Филиппенко! Секретарь деканата иронически хмыкала, выписывая Андрею справки. Каждый новый преподаватель непременно отпускал насчет его фамилии какую-нибудь колкость: в основном, одну и ту же. Незнакомые ребята в гуманитарном читальном зале библиотеки то перешептывались, то ржали, завидев однофамильца «разоблачителя». Словом, жизнь была кошмарной.
Поступив в аспирантуру, Андрей было понадеялся, что все его мучения остались позади, ведь он стал «коллегой», а не просто «уважаемым», как иронически адресовались к студентам бывалые преподы. Но не тут-то было. Невзирая на его специализацию – ранняя Российская империя, – Андрею поручили семинар по древнему Востоку у первокурсников. Ему пришлось сражаться с новичками: они смеялись, он в ответ свирепствовал, заставляя их выписывать на карточки не только цвет и форму стелы Хаммурапи, но и точные ее размеры. Первокурсники ненавидели Андрея, за глаза дразнили «сочинителем», «писателем», «фантастом» и другими нехорошими словами. Постепенно аспирант стал замечать, что бесится просто от звучания собственной фамилии. Он возненавидел строчку в своём паспорте. Короче, получалось, что проклятый лжеисторик завладел его жизнью.
Андрей терпеть не мог преподавание. В то, что можно научить кого-либо чему-либо, он не верил, считая, что учиться можно только самостоятельно. Во время чтения лекций Андрей понял, что упрощает материал, расходится с программой, хочет посвятить студентов в сущность историографической дискуссии, на которую нет времени. И девчонки все время хихикают! Нет, его стихией было вовсе не преподавание. Он любил научную работу. Среди тяжелых папок с пожелтевшими бумагами, среди бурых закорючек, на поверку оказывающихся автографами вершителей судеб, среди сухо пронумерованных дел и описей, скрывающих в своих недрах людские жизни и смерти, – вот где был истинный дом Филиппенко.
Каждый день с девяти утра до пяти вечера Андрей проводил в архиве. Это был небольшой провинциальный архив, фонды его не содержали громких документов, но Андрей полагал: там, где никто не копал, больше шансов найти что-либо ценное. К тому же здесь было тихо, не то, что в читальных залах московских архивов, где никогда нет свободных мест, где озабоченные читатели бормочут всякую ерунду, а издерганные хранители то и дело устраивают истерику по поводу неправильно составленных требований или плохо заполненных строчек в журнале учета посетителей.
Нет,
