Боря проехал мимо бабки, обутой в резиновые сапожки, и мимо ежащегося на ветру и дожде внука, не притормозив.
Роза, потрясающая, необъяснимая, неосторожная, на него даже головы не повернула, занятая своими азартными делами и порочными мыслями. К тому же она, как все безумные местные сумасшедшие, обладала чувством предвидения. О том, что произойдет с Борей в Тель-Авиве, она знала заранее. Зачем же она посылала его на растерзание? Это останется ее личным секретом, неподвластным пониманию посторонних. Можно только попытаться догадаться с поправкой на высокий процент неудачи. Вообще же секретов у нее, как у всякой матери детей, как у любой другой немолодой, трепещущей, не морщинистой женщины подобной жизни и судьбы, было немало. Она была очень упряма, в силу своей известной национальной принадлежности и особых свойств личного характера. Роза ничего не боялась, и это было совершенно напрасно. Но теперь-то уж что, теперь поздно, поезд ушел. «Ту-ту», – сказал. Дым паровоза, летевшего из ниоткуда в никуда, работавшего на отборном угле из Шхема, уходил в небо непрестанной густой струей. Эта струя быстро распадалась, смешиваясь с неприветливыми ночными облаками Иудеи.
Уже темно здесь, в окрестностях Иерусалима. 19 часов 25 минут, согласно роскошным часам Бори от невероятного горца Заура. 850 метров над уровнем моря. Плюс 12 здесь, как минус 30 в известном городе на северо-западе русского государства. Наша небольшая, но солнечная страна, отчаянная негромкая отчизна, вступила в зимний вечер.
Памяти Левы К.
Это все записано со слов великой жительницы еврейской столицы, гражданки Нинки АЭС Марлинской. Всех своих женщин Витя Кроненберг называл по имени и второй фамилии АЭС, они все были АЭС, некоторая объяснимая слабость. АЭС – это известно, что такое, не будем здесь расшифровывать, все и так знают.
Мой взрослый наблюдательный сын, хоть и похожий на киноактера, но не а грейсер хохем, по-моему, если честно, часто говорит мне, что каждые два-три года у меня в обиходе появляется любимое словцо из неизвестного и необъяснимого советского прошлого, которое я применяю к месту и ни к месту, просто для связи мыслей и чувств. Я всегда осаживаю сына:
– Что ты говоришь, какое такое словцо? Это неправда.
– Ну, вот, например, ты повторял слово «цниус» несколько лет назад и сейчас еще вставляешь его там и тут, потом ты говорил слово «а грейсер хохем» всем, над кем насмехаешься. Разве нет? Надо мной, например. А теперь вот ты стал повторять несусветное словцо «ануйсворф» и отвечаешь, что это большое ругательство и оскорбление. Что это, отец, такое? Что означает слово «ануйсворф»?
У Кроненберга было достаточно стандартное для человека его происхождения и судьбы телосложение. И одежда тоже, конечно, подходила для образа лишнего и даже постороннего этому месту человека. Все в нем было на своем месте: застегнутая до горла бурая ковбойка, какой-то обвисший пиджак, башмаки, щетина на широком лице с
