и отодвинулся.
– Мне неясно, ты почему вмешиваешься? Кто тебе разрешил, а?! У меня кто-нибудь спросил, где мне лучше быть и с кем? Или вы сами все знаете лучше меня, а? – голос его был по-прежнему очень высок. Но этот голос уже перестал быть небрежным, он повзрослел, это было очевидно. Он смотрел поверх Бори, пользуясь превосходством в росте.
Боря увидел, что Мирон напряженно и любовно смотрит на Мону. А та, женщина бежевых флорентийских полутонов, неотрывно, молча и страстно наблюдает за ними, опираясь красноватыми натруженными руками на мать и брата. Было видно, что женщина очень боится происходящего и результатов этого русского злого разговора, этих русских «блаженных и бессмысленных слов». Боря увидел, что и Мирон очень боится, и мать Моны, и брат ее – все боятся. Всех распугал наш страшноватый герой.
Неясный шум шел с нижнего этажа, но разобрать ничего было невозможно. Как будто кто-то пел, было не ясно.
Борю, супермена и простака, как прошибло. Так иногда бывает со взрослыми и подростками, такое внезапное озарение: есть на свете вещи значительнее правды и истины, есть на свете пронзительная боль, есть сладкий счастливый грех, есть ситуации, неподвластные вообще никому. Он понял, что не все можно разрешить рукой и убеждением, потому что сам он очень мал, прост, ничтожен, слаб и незначителен, мелкое человеческое насекомое. «Что это я здесь делаю?» – спросил он себя.
Боря понял неожиданно для себя, что нужно быть тем, кем ты рожден, и ни кем больше, не надо расти над собой, не надо решать ни за кого, ничего и никогда. Что хорошо, что еще лучше, а что ужасно плохо – все решат сами, без твоей помощи и подсказки. Люди сами все про себя знают, почти все. А ты кто?! Посторонний грубый земной прах! А?! Парех. Менаек, как говорят некоторые в Иерусалиме. Вали парень, вали отсюда, вали.
Он растерянно повернулся и, складно двигая руками и плечами, от стыда и ужаса ударяясь о неопрятную стену лестницы, быстро побежал вниз по ступенькам, не попрощавшись ни с кем, думая о том, что никто о его уходе не сожалеет. Он, который с обледеневшим сердцем врывался в дверной проем с висящими пустыми петлями навстречу осколкам брошенной им гранаты и автоматным очередям лежащего по углам врага, постыдно испугался, буквально до потери речи. Боря съежился до размеров молекулы, которой стал в одно мгновение. Он понял, что будущего нет, а горящее прошлое свое он позабыл, потому что память его стерлась и заросла, а жизнь осталась позади.
На лестнице резко и приятно пахло приготовляемой где-то внизу на малом огне острой пищей, исходящим последним паром рисом с изюмом, барбарисом, курдючным жиром и черносливом, на грани подгорания. Какой-то юноша из квартиры за номером 7 замечательным детским голосом высокой певческой силы исполнял вдогонку Боре древний восточный всепрощающий пиют:
Услышь мой голос, о, Внимающий голосам,
О, Господь, принимающий молитвы…
Ответь бедному, недостойному из недостойных,
И прости его грех, о, Принимающий молитвы.
