смущенно запнулся и умолк. Однако Екатерина поняла недоговоренное – да, и она, государыня российская, подобно своей сводной сестре Анастасии, тянулась к молодым мужчинам. И чем старше становилась, тем более молодых себе выбирала. Восемь лет назад прикипела душой к Григорию Орлову, бывшему пятью годами ее моложе, теперь, в сорок лет, ее мысли все чаще и чаще обращаются к тридцатилетнему Потемкину. Сколько в нем силы и обаяния! Умен, отважен, Румянцеву и всем Орловым сто очков вперед даст. Тоже Григорий.
Тряхнув головой, Екатерина Алексеевна с трудом отогнала мысли о Потемкине.
– Наслышана я об этом испанце, Джузеппе де Рибасе, – медленно проговорила она, – Алешка Орлов неплохо о нем отзывался. Отважен, говорит, и в бой рвется. Что ж, пусть повоюет с турками. Коль хорошо себя зарекомендует, то не стану Настеньку счастья лишать, и ежели Рибас ей по сердцу, то пусть идет с ним под венец. Ты согласен?
Бецкой отмахнулся.
– Настя взрослая, пусть сама решает, – сказал он, – а у меня и без того дел много. Вот, кстати, чтобы не забыть – хотел я разрешения твоего просить: со следующего года желаю взять на свое иждивение и воспитывать десять мальчиков-сирот из тех, кто особые способности и прилежание в учении выкажут.
Екатерина улыбнулась.
– Разумеется, разрешаю. А теперь совета твоего хотела спросить – Шкурин жалуются, что Алеша плохо науку осваивает, хотя и послушен. Да и здоровьем некрепок.
Иван Иванович сердито покачал головой – гардеробмейстер Василий Шкурин, которому был поручен сын Екатерины и Григория Орлова, на его взгляд применял совершенно неправильные методы обучения.
– И без твоей просьбы не раз я Шкурину твердил, – проворчал он, – что в столь юном возрасте должно обучать детей всему играючи и без принуждения. Виданное ли дело – семилетнее дитя по нескольку часов в день заставляют сидеть и пером буквы выписывать! А чтобы любовь к учению проснулась, нужно не бранить дитя за неудачи, но постоянно восхвалять его успехи.
– Так что же ты предлагаешь? – озабоченно спросила императрица. – Шкурин ведь от всей души старается, не пристало мне его обижать.
– Отправь Алешеньку заграницу, пусть на время от всех строгостей избавится.
– Тревожно отпускать, мал еще.
В глазах Екатерины светилась искренняя тревога, и Бецкой сочувственно вздохнул – к Алеше, единственному из своих детей, она имела теплые материнские чувства. Об умершей дочери почти не вспоминает, а к Павлуше, наследнику престола, и вовсе равнодушна. Тот в свои пятнадцать и языков множество освоил, и математикой с воинскими науками легко овладевает, а рассуждает – мудрому старцу бы впору. Только матери все безразлично, никакой гордости она не чувствует, всегда смотрит на мальчика ледяными глазами – разве так следует смотреть на свое дитя?
– Ничего, пусть Алешенька чужие места посмотрит, – сказал он, – а чтобы Шкурину не обидно было, да Алеше нескучно, сыновей шкуринских вместе с Алешей за свой счет отправь, чай не обеднеешь.
