а с другой стороны, связан с теми, кому это повествуется. Все это нашло самое прямое выражение во всех художественных приемах, которыми пользовался Закушняк.
Так, например, «жест на эстраде, – пишет он, – должен быть тесным образом связан со стилем исполняемого автора и характером данного произведения. В «Восстании ангелов» Франса вся фигура и движения рассказчика несут на себе отпечаток особой легкости «фрачной салонности», вкрадчивости и изящества. Это, если угодно, сплошной полупоклон французского салонного говоруна, галантного и занимательного собеседника.
Однако, – продолжает Закушняк, – исполнителю отнюдь не следует скрывать от публики своего собственного, зачастую иронического отношения к этой фрачности».[32]
«Быстрый «американизированный» темп речи при передаче рассказов Твена и им подобных, – говорит он дальше, – связывается с жестом резковатым, и подчас эксцентричным. Для Гоголя («Тарас Бульба») я ищу «широкого» жеста, как бы охватывающего всю необъятность украинской степи и в то же время, позволяющего применять танцевальные ритмы».[33]
И тут же он говорит: «но при всех допускаемых нюансах эстрадной жестикуляции, следует неукоснительно сохранять силуэтность, беглость, эскизность».[34]
«Есть еще один, менее тонкий способ выявления авторского стиля в звучащем слове. Я называю его «вводным приемом». Сюда относятся вводные аппараты, песенки, даже игра с предметами, подчеркивающими стиль автора. Все это я допускаю лишь тогда, когда «вводный прием» вытекает из общей идеи произведения и никогда не делаю ничего подобного из «штукарства», из стремления эпатировать слушателя. Я позволил себе, например, в работе над Анатолем Франсом использовать предмет, книжку, потому что книжка, на мой взгляд, была чрезвычайно важна при передаче «книжного чтения Франса».
Бутафорская книжка помогла мне приблизить этого сложного автора к нашей аудитории, не опростив и не принизив его тонкой, часто завуалированной иронии».[35]
Эта противоречивая раздвоенность образа рассказчика делает искусство Закушняка, как впрочем и всех его последователей и продолжателей, необычайно сложным, требующим виртуозного мастерства лавирования между стилем автора и реальностью условий выступления рассказчика. Само построение такого образа необычайно сложно. Не случайно, что большинство продолжателей жанра Закушняка, таких, как Журавлев, Каминка и другие, отказались от всех тех приемов актерской выразительности, с помощью которых Закушняк создавал свои образы рассказчиков.
Приняв от Закушняка естественность рассказа, но отказавшись от всех приемов театральной выразительности, они не сумели сохранить то высокое и необычайно сложное искусство, которое было создано Закушняком. Путь, по которому они предпочли идти, был отвергнут Закушняком не только его творческой практикой, но и предупреждениями
Закушняк А. Я. Вечера рассказа. Стр. 108
Там же
Там же
Там же
