невидимым, не ощущаемым, но от чего у меня все перед глазами перевернулось. В одно мгновенье я лишился того, о чем мечтал несколько лет. Вернее, лишился той уверенности, что мечта, над воплощением которой работаю, является продолжением замысла Закушняка. Ничего подобного. Закушняк, оказывается, просто изменил художественному слову. Он пришел к самому обычному театру.
– Александр Яковлевич, – рассказывал Москители, – в конце своей жизни задумал осуществить постановку Уленшпигеля Шарля де-Костера. Рассказ он собирался вести от лица средневекового клоуна, рассказывающего легенду о Тиле на городской площади. Он даже хотел было попробовать исполнить ее в цирке. И он собирался ввести в эту работу некоторых своих учеников в качестве слушающих его партнеров, подающих ему некоторые реплики. И мы все с нетерпением ждали, на ком же из нас остановится выбор Александра Яковлевича.
Средневековый клоун – это понятно. Площадь средневекового города – это тоже очень интересно и понятно. Это действительно решение места и времени действия рассказчика и «предлагаемых обстоятельств» рассказа. Даже цирк, несколько неожиданен, но интересен. Действительно, цирк открывает возможности какого-то нового решения общения рассказчика со зрителями… Но партнеры! Что это? Зачем? Какие партнеры? Какие еще реплики?
Партнеры – это уже не художественное слово и, конечно, не театр одного актера, а самый обычный театр. И стоило столько лет мучиться в поисках независимого от театрального коллектива актерского творчества, чтобы в итоге опять придти к коллективу!
Да и вообще это какой-то вздор! Что же должны делать на сцене слушающие рассказчика партнеры?
Ну, что касается рассказчика, это еще понятно, у него есть авторский текст и он может рассказывать его кому угодно, даже слушавшим его партнерам. Правда, зачем рассказывать партнерам, когда есть зрители. Да и как будут принимать рассказ зрители, если рассказчик будет обращаться не к ним, а к какому-то подставному зрителю, каким-то партнерам. Ведь эти партнеры несомненно будут отвлекать зрителя от восприятия содержания рассказа. А главное-то в художественном слове, в искусстве рассказа, не то, что происходит на сцене, а то, о чем рассказывается.
Словом, я был окончательно выбит.
Те подробности, которые я упорно разыскивал, о последнем замысле Закушняка, напоминали чем-то то, что делала профессор Ольга Митрофановна Чайка в студии Академического театра драмы им. А. С. Пушкина, о чем мне рассказывали, но что меня не заинтересовало, так как в ее учебной постановке на сцене действовала целая группа людей.
Но я все же решил не сдаваться и проверить свою идею театра одного актера, хотя, как это было теперь уже совершенно ясно, эта идея не имела никакого отношения к последнему замыслу Закушняка.
В порядке эксперимента я решил выступить с «Песней про купца Калашникова» Лермонтова, тем более, что к тому времени
