наполнили стопки, рюмки, стаканы.
– Говори, дед.
– Провозглашай.
– За здравие, что ль?
– И за здравие, и за память выпьем, – сказал Гаврила Матвеевич. – Медовуха своя, пей сколь хошь, чтоб душа играла – не дурь. А сказать я вот что хочу.. – помедлил он, собираясь с мыслями, глянул на одного внука, на другого – остановился на старшем. – Не хотел я, чтобы Александр в армии служил. Крестьяне мы, и должны на земле стоять крепко. Но, видать, надо… Так что служи, Александр Тимофевич, праведно. Такой тебе будет наш наказ.
– Вот это… Точно, – попытался подняться отец для напутствия сына, но его уже развезло. – А чё… никак?..
– А Константину Тимофеевичу так скажу, – продолжал дед. – Оч-чень нам агроном нужен. Учись, Костенька. И где бы вы ни были, кем бы ни стали – помните: любовь не купишь и тоску не продашь. Не товар, видишь ли, чтоб ими торговать. А здесь у вас остаётся самая большая любовь. Покуда мы живы. А уйдём – печаль вам останется. За то, чтобы поняли это, и выпьем по первой!
– Ох, правильно, папа! – рванулась Галина Петровна с поднятой стопкой, чтобы чокнуться с ним, плеснула медовуху и, не глядя ни на кого, заговорила, торопясь, как недавно ездила в Ростов к сестре, хорошо гостевала, а её всё назад тянет, к ним вот ко всем, что всех-то она любит, готова расцеловать каждого.
– Кума, начинай с меня!
– А я, вот он – ближе!
Засмеялись, заговорили разом, а выпив, принялись дружно закусывать, приговаривая:
– Ох, хороша!
– Винегретику?..
– Это я уважаю.
– Нам тоже сомятинки.
– Вася, ну что ж ты одну зелень крушишь, – выговаривала Василиса мужу. Зыков смущённо улыбался, а она накладывала ему на тарелку куски мяса.
– Побольше клади, – посмеивался через стол Поляков Виктор, когда-то ухаживавший за Василисой. Подмигнул ей. – Когда мужик мясо ест, у него кровь играет.
– А я гадала, с чего Валентина твоя вчера плакала? Мяса, значит, не поел.
– Ха-ха-ха…
– Вот резанула, Васька. В повал!
Шумело, бурлило застолье. А Гаврила Матвеевич уже требовал наливать по второй. Упрашивать не пришлось. Медовуха есть медовуха, бражка на меду. Пьёшь как сладкий лимонад, голова ясная, а перепил – ноги не поднять. Тимофей, кажется, готов, – отметил Гаврила Матвеевич и поглядывал на Данилу: как этот? Крепок, чорт.
Пили за родителей. И за деда выпили. Потом за тех, кого уже на свете нет, пили, и за то, чтобы не было войны.
– А можно, я скажу? – поднялась со стаканчиком Ольга Сергеевна.
– Говори сколь хочешь. Слово не заказано.
– За счастье наших детей! – заговорила Ольга Сергеевна по-учительски твёрдо, так что сразу стих весёлый говор сначала в первой комнате, затем и во второй. – За то, чтобы были они счастливее
