да Настасье Филипповне сносить, она скорее всё поймёт, – но, посмотрев на художника, понял, что у того совсем другие планы. Не к месту с утра с серьезным лицом, да еще и скудный обед желает пропустить. Значит, дело важное, конечно ж, идти надобно.
Пройдя сквозь июньскую, пронизанную полуденными лучами солнца, аллею на Майском бульваре, они уткнулись прямо в небольшую, нарядную как чайное блюдце, церковь. Сине-голубые узоры на стенах ее гжельским орнаментом уходили прямо к золотым куполам. Юродивых, да блаженных рядом не стояло, все чисто кругом, и веет спокойствием и ухоженностью.
– Красиво, чисто да нарядно, вот что я люблю, вот где красота! Кто ж такую красоту изобразил? Они уж наверное, и не знают чЕрнять дуба с железинью, – посмотрев с обидой в сторону Врубеля, Потап вспомнил, как ему приходиться добывать оную краску, собирая дубовые орешки. Всегда он удивлялся, сколько художнику требуется темного цвета, а светлым совсем не разбавляет работы свои.
– Стучись в дверь, Потап, – Врубель стоял на несколько шагов позади своего музаря, на случай, ежели адресом ошиблись.
– Это можно, конечно, – Потап аккуратно пригладил прослюнявленной ладонью волнистый чуб отросших прядей с лица, и, чтобы прозвучало достоверно об их приходе, окрестившись двумя перстами, произвел колокольный звон в дверь, которому мальца обучил еще прадед. Церковь, всё ж таки.
Татататата-та, татататата-та, та-та, та-та, та-та, та-та. Таким макаром на воскресение бьют.
Открыли. Полная раскрасневшаяся матрона вся в белом с головы до ног, не хватало только гжельского узора, а так, вылитый самовар. Глаза смущенно суетятся, как будто только что прятала кого, и речи сладострастные из уст льются. Врубель издалека сначала не понял, что на русском говорит, такого различия в образе и речах не ожидал.
–Сеньоры прибыли, как славно.
Потап отступил на шаг, второй, да так, что после «сеньоров» через три ступеньки около художника оказался.
–Что это, Михаил Александрович? Нам сюда надобно было? Сумлюваюсь я как-то, дюже боязно.
–Это образ такой. России. Художественный замысел. Позволь мне, Потап, – Врубель, прикрыв собой струхнувшего Потапа, поднялся на ступеньки и доложил.
–Бонжорно и вам. Мы по делу к хозяину дома. От Врубеля.
–Как же ж. Наслышаны. – одежды заколыхались при развороте, и удалились внутрь здания.
– Что делать-то, Михаил Александрыч? А, может, ну их? Невесть что тут происходит, так и без рубашки, глядишь, останемся.
Пока Потька надежденно ждал с собачьими глазами ответ от своего избавителя, на крыльце появился мужчина: среднего роста и телосложения, с залысиной на полголовы, бородкой топориком, и длинными, закрученными вверх, усами, отчего создавалось впечатление, что он постоянно улыбается. Как пират: вроде добрый, но по роду занятий убивать полагается. Глаза, как у рыбы, круглые, чуть на выкате, и явно просят воды, ну, или ж какой другой
