с завтрого, хоть вы сегодня малость мне и поработаете около парников.
Женщины направились в избу.
В избе кипел нечищеный самовар на некрашеном столе. Пахло дымом, печеным хлебом, кислой капустой. Нанявшиеся на заработки женщины успели уже снять с себя котомки и душегрейки и пили чай из разнокалиберной посуды. Хозяин дал им по куску сахару. Сам он до чаю не касался, так как успел уже напиться раньше. Он сидел на скамейке поодаль и смотрел на глотающих горячую воду женщин.
– Да вот еще, чтоб вы знали, – начал он. – Стряпух я для артели не держу, а у меня такое заведение, чтоб по очереди… Как какую бабу или девку назначу, та и стряпай. Сейчас это утречком встать, дров наколоть, воды из колодца наносить, печь вытопить – ну, и варево чтоб к полудню было. Вот тоже самовар наставить.
– Да уж это порядок известный, – отвечали женщины.
– Нет, на других огородах есть матки-стряпухи, или хозяйки стряпают, а я живу без хозяйки, у меня хозяйка в деревне. Мы ведь тоже сюда только к февралю приезжаем, чтоб парники набить да огурцы посеять и там разное прочее, а с осени живем в деревне. К маю месяцу артель-то скопится. Вот после Пасхи мужики понаедут. Теперь у меня трое, а летом бывает десять работников. Тоже чтобы обстирать их и меня. Не нанимать же нам прачек. Это тоже которую назначу… Так вот уж, чтоб не пятиться, наперед говорю.
– Да уж коли ежели другие бабы согласились, то что ж… И мы отступать не будем, – опять ответили женщины, переглянувшись между собой.
– Само собой, все на одном положении.
– Пятнадцать-то копеек в день – только уж очень, господин хозяин, дешево, – сказала безбровая женщина.
– Сунься, поищи, где подороже. К лету, может статься, цены и поднимутся, а теперь весна. Куда баба-то сунется, окромя огорода? Да и огород-то надо такой, который с парниками. Где без парников огород, так хозяева еще и ворот не отворяли. Ведь земля не везде еще оттаяла. Гряды будем делать только после Фомина воскресенья. Ну, давайте паспорты, коли решили оставаться.
Женщины полезли в котомки за паспортами. Хозяин взял паспорты и принялся их рассматривать.
– Которая из вас Акулина? Которая замужняя-то? – спросил он.
– Я, – отвечала безбровая женщина. – Ребеночка, голубчик, свекрови в деревне оставила, – прибавила она, слезливо моргнув глазами. – Ребеночек-то грудной, махонький… Вот все думаю, как он там на соске. Двух старшеньких-то мне не жаль. Те уж бегают, а этот самый махонький-премахонький. На Спиридона Поворота я его родила. Спиридоном и звать. Мальчик. Да мальчик-то такой хороший! Четвертый месяц ему еще только, а уж все понимает, глазенки такие шустрые.
Безбровая женщина умолкла и утерла глаза кончиком головного платка.
– Ну, у свекрови мальчик, так чего ж горевать? Свекровь – бабушка и подчас бывает лучше матери. У свекрови все равно что у Бога.
– Без груди-то, милый человек, о-ох как трудно ребенка поднять! Вас, господин хозяин, как звать?
– Ардальон Сергеич.
