Все. Ноге конец. Кровь туда больше не идет. Вниз по этой ноге кровь больше не идет. Сашка зашил и перевязал все места, откуда может течь кровь. Опасность ушла. Теперь надо думать. Теперь можно думать. Давление хорошее. Кровопотеря восполнена. «Попытаться… Нет, не рискну». Одно дело ногой рисковать, другое – жизнью. Рану Снегирев зашивал медленно, оттягивал время. Ненавистная ампутация. Обрезать росток молодой жизни, еще не начавшейся, не расцветшей, но уже искалеченной и раскуроченной.
Медленно, будто подымаясь на эшафот, Сашка начинал ампутацию. Тянуть некогда и не за чем…
… Ногу уносили из операционной, Снегирев шел сзади. Душа, опустошенная, отлетела в сторону, отказываясь сидеть в бренном теле. Мерзкое настроение, его полное отсутствие, навалилось, придавливая к земле тяжелой греховной пятой. Ампутация, наглядно ставя на место, подчеркивает беспомощность. Именно ампутация… Удалишь часть кишечника, зашьешь – и все выглядит как обычно. Кому дело до нутра? А тут – раз, и нет ноги. И всем видно.
Тяжело переставляя ноги, Снегирев вышел на душную прохладу летней ночи. Пряный запах цветения ласково прикоснулся к губам. Отрава хмеля прошла, оставляя в душе опустошение, какое не снилось Мамаю. Яркая мысль, вспыхивая в голове, прогнала вальяжность выполнившего работу. Маша Малютина! … Шоколадка! … Снегирев улыбнулся. Нельзя обманывать детей. Нельзя забывать обещания им данное. Они меньше других защищены от обмана и больше других от него страдают, забывая верить в чудеса.
В бумажнике зашуршала деньга, окошко ночного магазина, тревожно хлопнув, осветилось заспанным лицом знакомой продавщицы.
– Саша? … Ты ж вчера на ночной был… не спится?
– Аврал… Труба позвала, – горько отшутился Снегирев.
– Водки?
– Типун тебе… Шоколадку, – видя, как брови удивленно полезли вверх, с торжеством добавил, – с орехами и изюмом. Получше выбери… И апельсинов дай… И яблок…
Наскоро расплатившись, бегом бросился назад.
Травматология встречала привычно. Как и любое прочее отделение. За жизнь наглядевшись всевозможных больниц, Снегирев, не обращая внимание на интерьер, будто его не было, видел суть – страдание, навязанное неправильной и неправедной жизнью, собственной либо чужой. Душевный раздрай, подогреваемый надеждой встречи, умиротворенно сходил на нет. Сашка, идущий в палату к незнакомой, единожды виденной девочке, нуждался во встречи не меньшее ее, желавшей получить внимание, и, умеющей его подарить, принимая простую, неказистую заботу. Словно попавший под дождь пес, едва помахивая поджатым хвостом, с надеждой глядящий на редких прохожих, в ожидании приглашающего жеста и теплой руки, поглаживающей мокрый нос.
– Маша Малютина где? – дежурная удивленно уставилась на Снегирева.
И так же удивлено ответила:
– В морг увезли уже, – растягивая слова, словно не понимала, зачем сияющему Снегиреву понадобилась умершая
