суховея парит магрибская двоица. Он – в ярко-синем аба и голубой куфии, она – в пламенно-красной галабее. Он рукой уже снял с ее лица ярко-синий хаик. Она потупила взор, на щеках пылает отблеск галабеи, но на губах бесстыдная, еле заметная улыбка. Он вожделеет, она покорно ждет. И – сколько хватит глаз – опаленная чужой страстью безжизненная пустыня.
Неплохо. У меня засосало под ложечкой. Вот она, невнятная любовная двоица – он в синем аба, она в красной галабее. Странное сочетание, красный и синий – цвета Богородицы, но эти персонажи не святые, нетрудно понять.
– Ну и как? – Кирилл вгляделся в мое лицо.
– Ничего, – без выражения ответил я.
– Пальцами пишет, чудак, – Кирилл легко погладил ладонью холст, остро пахнущий маслом. – Есть настроение. Согласитесь. Даже в этой халупе светлее стало.
Жарче, молча не согласился я.
– Ну и как? – повторил Кирилл.
– Шагал, – усмехнулся я и коснулся холста кончиком пальца. Ее вылепленные пальцем жаркие губы обожгли мою кожу. Ярко-красная точка оказалась колкой, как жало. Ты точно знаешь, чего желает синий аба, но глаз красной галабеи не видишь, только улыбку. Чего она хочет? Жару или кофе? Мертвецки пьяным бабам все равно, из кого выбирать… Да что со мной? Я все забыл. Скучно…
– Кирюха, братан! – раздался за спиной зычный голос.
Я медленно повернулся, на пороге стоял здоровенный мужик. На коричневом плоском лице черные глазки серпом вниз, нос сплющен ударом, лоб и мощные монгольские скулы лоснятся потом в отблеске света из коридора. В грузчицком кулаке пакет, на его дне пластом лежит бутылка.
– Это Марат, – улыбаясь, произнес Кирилл. – Пришел на тебя посмотреть.
– Тезка! – зычно рыкнул мужик. – А это холодная! Отметим!
Он потряс бутылкой, она зашуршала в пакете как живая. Я про себя усмехнулся. Такому типажу идет эта шафрановая работа. Жара, пот и мамлюкский напор.
– Сначала посмотрим, – предложил я.
– Воля ваша.
Тезка перевернул холсты, стоящие у стены, и поднес к окну. На них кружились травяные, глинистые, землистые, песочные холмы. По их круглой кромке, как по краю земли, грибами росли угловатые мазанки, мельницы, ратуши, мечети, колокольни, пожарные вышки. И геоцентрично – человек. Всегда один, всегда мужчина. Магрибская двоица выбивалась из серии присутствием женщины. Странно. Я погладил птицу, сидящую на ладони ловца. Ее перья беспокойно топорщились под моими пальцами. Тоже не сходится. Она похожа на чайку, вокруг ни капли воды, только сочная трава. Она внимательная и тихая, у него на боку будущая клетка висит разноцветной лоскутной торбой. Он охотник, она предчувствует. Ее глаза в его глаза. Кто кого?
– Весна, – сказал Кирилл.
Дурень, выругался я. Ну что ты лезешь? Дурень!
Хозяин смотрел на меня выжидательно, заметно волнуясь. Я улыбнулся, ничего не ответив, и перевел взгляд на пакет. Мурад подмигнул и сдвинул пару ящиков столом. Тут же откупорил бутылку
