в наше время? Правильно? Мода другая теперь, раньше можно было под горшок обстричься и ходить, как Вадька, бригадир из леспромхоза… Никто бы пальцем не показал… А теперь даже в деревне…
Тарле совершенно запутался, и ничего не мог разобрать в собственных записях. Там уже значилось около трех десятков имен, фамилий и прозвищ, взаимосвязь которых он отчаялся установить. «Аня. Дочь Параськи. Параська работала в колхозе сторожем», – пометил Тарле.
– Это дочь Параськи? – уточнил студент, вновь услышав про Аню.
– Да ты все напутал, – настаивал говорун. – Параська в детстве свалилась с моста в реку. Распугала бабкиных гусей и сама с перепугу спятила. И как тут не рехнуться? Бабка драла ее, как сидорову козу. Встанет старуха не с той ноги и давай девку за космы тягать. Она каждое утро вставала очень рано и всегда не с правильной ноги. Никаких петухов не нужно… Визг Параськи через улицу было слыхать… Слышишь, если визжит, значит, вставать пора. А Параська носилась от бабки по поселку ободранная, клочки только остались от лохм. Так и бегала, пока мамашка ее не обрила наголо. Представь лысую девку. Как тут не спятить? Это нам можно, а у них, у девок, если без волос, то и рожей, значит, не вышла. Правильно я говорю? – Тарле посмотрел на него помутневшим взглядом, и говорун продолжил: – Вот Лешачихины пацаны и прозвали Параську вшивой-паршивой… Дескать, вши у нее, вот и без волос. А мать их Лешачихой звали, потому что была на рожу страшнее атомной войны. Когда еще волосню свою распустит, тут любого кондрашка хватит. А еще у ней были усищи, у Лешачихи, как у председателя колхоза Калинина. Вообще-то Калинин был партийный вожак, и им назвали тот колхоз, а председателя звали Никифор Петрович Голубчиков, как сейчас помню. Такие веселые фамилии легко запомнить. Вот у нас за рекой жил пасечник, так он вообще был Счастливцев. От слова «счастье». Понимаешь? Пчелы его злющие перекусали всех за рекой. Потому однажды пасеку его и спалили… А скажи-ка, как называется та река? – неожиданно спросил он Тарле.
Говоруну было важно, чтоб его слушали, а не просто делали вид. Студент пролистнул десяток страниц своего блокнота.
– Гряз… Грязнушка, – наконец, выговорил он, рассмешив собеседника своим произношением.
– Да никакая она не Грязнушка, балда! А Грязновка. Это деревня зовется Грязнушкой. Там жила Фекла по прозвищу Гром-баба. Никому от нее покоя не было. Трех мужей угробила, одного до белочки довела. Как с такой не спиться? Последнего ее мужика звали Петькой, кажется.
Тарле всегда знал, что научные открытия легко не даются. Он был полон решимости разобраться хотя бы с драматической историей Параськи. А вот потом он получит грант и обязательно проведет еще несколько месяцев в российской деревне. Тогда-то можно будет полностью посвятить себя анализу сельской жизни со всеми ее драмами, комедиями и фарсом. Ему казалось, что это хорошая идея, и его труд может встать в один ряд с известными книгами по истории повседневности
