вспомнила, что последний раз ела перед тем, как мы отправились на карьер.
Папа хмыкает. Я представляю, какое у него при этом выражение лица: рот изгибается, его уголки опущены вниз, густые темные брови нахмурены, все морщины на его темно-коричневом лице хмурятся одновременно.
– Аппетит по-прежнему то есть, то нет?
Я не отвечаю. Я пока не готова соврать еще раз. Он вздыхает. Он говорит медленно, осторожно, так что его ричмондский акцент становится незаметен.
– В книге написано, что, если ты не чувствуешь голода или не ешь, это физический симптом переживания утраты.
Я знала, что он упомянет книгу. У меня перед глазами звучит ее название: «Отпустить: утрата, любовь и потеря». Я зажмуриваюсь, пытаясь воссоздать стену.
– Я ем. Просто сейчас не голодна.
– Дорогая, пока тебя нет рядом, мне нужно, чтобы ты заботилась о себе. Ешь, отдыхай, получай оценки, заводи новых друзей. Если ты будешь закрываться, вернешься домой. Мы же так договорились, верно? – Теперь я сама хмыкаю, и его голос словно обретает острые края. – Прости, что? Я, кажется, не расслышал. Мы же договорились. Верно?
– Верно, – бормочу я. Мы действительно договорились. Он знал, что дома я чувствую себя ужасно, поэтому он отпустил меня, но предусмотрел запасной план. – Папа, я очень ценю, что ты спросил, правда. Но я в порядке. Быть здесь… – Страшно. Одиноко. Хаотично. – Мне на пользу.
– Малышка… – От едва заметной дрожи в папином голосе у меня стискивает грудь. – Ты постоянно говоришь, что ты в порядке, но то, что с нами происходит… Я тоже это чувствую. Я понимаю, что это и правда тяжело.
– Все в порядке, папа, – выдавливаю я. Смотрю на веранду под ногами, мое зрение то расплывается, то снова становится резким.
– Ладно, – вздохнув, говорит он. – Что ж, попробуй немного поесть перед занятиями, ладно, дорогая?
– Попробую.
Пауза.
– С чего мы начинаем?
Я крепко сжимаю телефон у уха. Эту фразу мы говорим, когда одного из нас переполняют чувства.
– С начала.
– Умница моя. Поговорим позже.
Когда я вешаю трубку, меня трясет. Я дышу прерывисто, жар подбирается к шее. Я упираюсь локтями в колени и прижимаю ладони к глазам. Вот почему я уехала. Я люблю папу, но его слова пронзают мою стену насквозь, превращая ее в ничто. Его скорбь заставляет мои собственные эмоции вырываться на поверхность, как землетрясение, оставляя меня беззащитной перед…
– Нет, – шепчу я, уткнувшись в ладони. – Нет-нет-нет. – Но уже слишком поздно: воспоминания накатывают, поглощая меня.
Острый запах больничного антисептика. Горькая желчь в горле. Дешевая мягкая древесина подлокотника, в который я впиваюсь ногтями.
Моменты той ночи крутятся вокруг меня, подобно урагану, заслоняя мир вокруг. Память утаскивает меня из настоящего в прошлое, одно чувство за другим, пока я не оказываюсь в обоих местах одновременно, в обоих временах…
Голубая
