– не знает. Тут прилетела к ней голубка, села старшему дубку на ветку, говорит: «Сними с себя все рубашки, отдай воде всё золото, что имеешь, и вернутся к тебе дети». Так женщина и сделала: нарядила дубки, выбросила в реку богатство своё, и превратились сыновья её обратно в людей, а голубка стала прекрасной принцессой, и старший сын на ней женился.
– И стали они жить-поживать, добра наживать? – уточнила Лиза.
– Так, – медленно сказала Тина, – это вообще никакая не страшилка, а детская сказка.
– Русская народная, – поддакнула Лизка. – Нещитово[8].
– Бежать тебе, Гамаюнова, до ворот.
– Девчонки, час ночи уже, – сказала Марта, – может, не надо? На зарядку не встанем.
– Ладно тебе, Март, спасибо. – Соня вылезла из-под одеяла. – Я с самого начала знала, что мне бежать.
Она вытянула из-под кровати чемодан.
– Девули, смотрите, любым моментом пользуется, чтобы красоту выгулять, – сказала Тинка.
Соня уже натягивала кофту поверх ночнушки.
– Холодно просто.
– С люрексом и Минни-Маус. Я б в ней спала не снимая, – сказала Марта.
– Гуд-бай. – Соня перекинула ноги через подоконник и спрыгнула на землю.
– Ты, главное, не дрейфь[9], мы тебя ждём. – Тинка свесилась из окна, чтобы проверить, нет ли кого из тренеров на улице.
Аллеи лагеря были пусты.
– Туда и обратно, делов на три минуты, – прошептала Соня и побежала.
– Яртышникова увидишь – закапывайся в землю! – шёпотом вдогонку крикнула Марта, и все засмеялись.
Соня не любила страшилки. Особенно когда Тинка рассказывает. Её истории всегда кончались хуже всех. Девочка сама согласилась с предложением чёрного человека. Человек забрал девочку и её сестрёнку. Этот человек стоял у Сони перед глазами: чёрное лицо как вырезанная из дерева маска. Потрескавшаяся кожа, рот растягивается и рвёт щёки на кровоточащие раны. Бесконечно долго падает на пол кукла, в которую играла ни в чём не повинная сестрёнка.
Она решила бежать тропинками, не высовываться на главную аллею. Но не потому, что не хотела попасться, а потому, что боялась статуй пионеров. Она и днём шла мимо них быстро, стараясь не вглядываться в гипсовые лица, оскаленные в хищных улыбках. Ночью их белые мучные тела светились в темноте чересчур ярко. И речи не было, чтобы приблизиться.
До ворот «Агареса» было недалеко – мимо второго и первого корпусов, где жили велосипедисты, ватерполисты и большой теннис. Она застегнула молнию на кофте до самого верха: пусть Мишаевы смеются сколько угодно, а ночью прохладно. Днём жара, вечером холод – июнь. Вот море и не прогревается. Кофту мама подарила, в ней не так страшно.
Первое время она бежала, потом перешла на шаг. «Агарес» лежал перед ней чужой и тихий. На стенд «Ими гордится лагерь» падала тень административного корпуса. Лица на фотографиях
Нещитово – не в счёт, не считается.
Дрейфить; ссыковать – бояться.
