нет такой вкусной крови». Между прочим, этот Человек, утверждавший, среди прочего немыслимого вздора, что мы спим с открытыми глазами, заявил однажды, что стиль – это Человек; я сделал из этого вывод, что сам он жестокосердое чудовище[180].
При этих словах старца слушатели застыли, как пораженные громом; стало так тихо, что можно было услышать, как растет трава.
– Никто никогда не заставит меня поверить, – вскричал старый Заяц, которого воспоминания об этой поре его жизни привели в чрезвычайное возбуждение, – что Заяц был сотворен ради того, чтобы его жарили на вертеле, и что у Человека нет иного дела, кроме как поедать других Животных, своих собратьев[181].
Тем не менее в тот день меня вознамерились принести в жертву. Однако хозяйка моя возразила, что я слишком тощ.
В ту минуту я понял, какое счастье быть тощим, и возблагодарил несчастные обстоятельства, по воле которых от меня остались кожа да кости.
Девочка, кажется, угадала, что от этого вопроса зависят моя жизнь и ее забавы; и хотя ей совсем не нравилось сидеть на хлебе и воде, она великодушно воспротивилась задуманному убийству. Она во второй раз спасла меня.
– Если его убьют, – сказала она, заливаясь слезами, – ему будет больно; он не сможет больше ни притворяться мертвым, ни вставать на задние лапы, ни бить в барабан.
– Черт возьми! – воскликнул мой хозяин, – девчонка подала мне хорошую мысль; кажется, мы спасены. Когда мы были богаты, наш Заяц музицировал ради нашего и своего удовольствия; теперь он займется этим ради денег.
Хозяин оказался прав. Они были спасены, и, на мое горе, спасителем их стал я. С того дня я, и никто иной, своим трудом кормил Человеческое семейство: Мужчину, Женщину и Ребенка.
«Но кого же я теперь буду приветствовать барабанным боем? – недоумевал я. – Неужели после всего, что произошло, кто-то поселился в Тюильри?» Позже я выяснил, что в прежнем моем жилище все осталось по-прежнему, сменился только король, великосветская же публика продолжает прогуливаться по аллеям, а дети – играть с золотыми рыбками.
Вечером того же дня я узнал свою участь: мне не суждено было воротиться в королевскую мансарду. Хозяин мой сколотил четыре доски, обтянул их серым сукном и устроил на Елисейских Полях небольшой балаган; на этих-то подмостках между небом и землей я, Зверь, рожденный свободным, гражданин просторного леса Рамбуйе, был вынужден выставлять себя на потеху Людям, моим гонителям, забыв о гордости, робости и здоровье.
До сих пор помню наставление, которое дал мне хозяин за несколько мгновений до моего дебюта на этом нелегком поприще.
«Благодари Небо, – сказал он, – за то, что оно
Фраза о мясе и крови зайца – точная цитата из статьи Бюффона об этом животном в «Естественной истории» (т. 15, 1767); там же содержится и информация о том, что зайцы спят с открытыми глазами. Что же касается фразы «Стиль – это человек», то она заимствована из речи Бюффона при вступлении во Французскую академию (1753); афоризм этот стал своеобразной визитной карточкой Бюффона.
Заяц полемизирует с теми философскими теориями, которые были доведены до абсурда и высмеяны Вольтером в повести «Кандид» (ср. примеч. 48); согласно этой оптимистической философии (сторонником которой был, в частности, Лейбниц с его теорией предустановленной гармонии), все в мире создано Богом целесообразно и все, что происходит на земле, совершается в согласии с божественным замыслом.
