внезапная атака, воздушный налет, превращающий ночь в полыхающий день. Я спрашиваю, помнит ли она, как мы с ней пели «Диких коней» – очень медленно и заунывно – для компании пожилых меннонитов из дома престарелых. Мама попросила нас принять участие в концерте в честь семьдесят пятой годовщины свадьбы самой старой в Ист-Виллидже семейной пары, и мы подумали, что «Дикие кони» – это как раз то, что нужно. Эльфи играла на пианино, я сидела с ней рядом, и мы обе пели от всего сердца для озадаченной аудитории в инвалидных колясках и на ходунках.
Я думала, это воспоминание ее рассмешит, но она просит меня уйти. Она поняла еще прежде меня самой, что я вспомнила этот случай, потому что он представляет собой нечто большее, чем просто сумма его частей. Йоли, говорит она, я знаю, что ты сейчас делаешь.
Я обещаю, что больше не буду говорить о прошлом, если ей от этого больно. Я вообще буду молчать, только бы она разрешила мне остаться.
Пожалуйста, уходи, говорит Эльфи.
Я говорю, что могу почитать ей вслух. Как она читала мне вслух, когда я была маленькой и болела. Она читала мне Шелли и Блейка, своих поэтов-любовников, как она их называла. Она читала, меняя голос, чтобы он звучал по-британски и по-мужски. Тихонько откашливалась, прочищая горло… «Стансы, написанные близ Неаполя в часы уныния». Сияет небо солнцем ясным, / Играет быстрая волна, / Прозрачным полднем, нежно-красным, / Цепь снежных гор озарена[9]. Я могу спеть. Или сплясать. Как пляшут волны у высоких скал. Могу что-нибудь насвистеть. Или кого-нибудь изобразить. Могу встать на голову. Могу почитать ей вслух Хайдеггера. «Бытие и время». На немецком. Все что угодно! Какое там слово? Я вечно его забываю.
Dasein, шепчет Эльфи и улыбается бледной улыбкой. Здесь-бытие.
Да, точно! Скажи, что мне сделать? Я сажусь на краешек ее койки и тут же встаю. Давай, Эльфи. Скажи. Тебе же нравятся книги, где в названии есть «бытие», правда? Ведь правда? Я снова сажусь рядом с ней, кладу голову ей на живот и говорю: Напомни, что там была за цитата у тебя на стене.
Какая цитата?
На стене в твоей комнате. Когда мы были детьми.
Добро должно быть с кулаками?
Нет, другая цитата… что-то о времени. Что-то о горизонте событий.
Осторожней, говорит она.
Пианино?
Ага. Она кладет обе руки мне на голову, бережно и осторожно, как на живот беременной женщины. Я чувствую исходящее от них тепло. Слышу, как бурчит у нее в животе. От ее футболки, надетой шиворот-навыворот, пахнет порошком «Снежная свежесть». Эльфи массирует мне виски, а потом резко отталкивает от себя. Говорит, что не помнит цитату. Говорит, что время – это стихия и мы должны уважать его мощь и не должны вмешиваться в его ход. Я хочу возразить, что она сама проявляет неуважение к его мощи, пытаясь выйти из жизни, а значит – из времени, но потом понимаю, что она сама это знает и, наверное, сейчас говорит больше с собой, чем со мной. Добавить тут нечего. Я слышу, как она шепчет очередные слова извинения, и принимаюсь тихонечко напевать песню «Битлов» о любви, кроме которой тебе ничего и не нужно.
Перевод К. Бальмонта.
