style="font-size:15px;"> Солнце уже вливалось в окна, окрашивая полы в прекрасный янтарный цвет.
Телефон наконец умолк. Наверняка кто-нибудь из прислуги снял трубку: Кален, новый водитель, или Янси, молодой парень, прислуживавший в доме, который, как говорили, уже к шести утра всегда был на ногах. А может быть, даже старая Эухения, всегда теперь очень торжественно смотревшая на Мону, когда они встречались.
Накануне вечером Мона прямо в новом шелковом платье заснула здесь, на этом самом греховном диване, где они с Майклом проделали это, и хотя она изо всех сил старалась думать о Юрии, который наконец позвонил и оставил Селии сообщение, что с ним все в порядке и он очень скоро снова свяжется со всеми, она обнаружила, что думает о Майкле, думает о тех трех «моментах» и о том, каким это было недопустимым и, возможно, самым прекрасным ее эротическим опытом.
Нельзя сказать, что Юрий, любовник ее снов, не был великолепен. Но они были уж очень осторожны друг с другом. Да, они занимались любовью, но самым безопасным из всех вообразимых способов. И Моне оставалось только желать, чтобы она была в ту последнюю ночь более свободна в своих обычных необузданных желаниях.
Необузданные. Моне по-настоящему нравилось это слово. Оно ей подходило. «Ты ведешь себя необузданно». Именно так могли сказать ей Селия или Лили. А она бы ответила: «Ценю комплимент и полностью с вами согласна».
Боже, если бы только она сама поговорила с Юрием! Селия ему сказала, чтобы он позвонил на Первую улицу. Почему он этого не сделал? Откуда ей знать?
Даже дядя Райен был рассержен.
– Нам необходимо поговорить с этим человеком! Нам необходимо поговорить с ним об Эроне!
Но самым печальным было то, что с Юрием говорила Селия, ведь никто в мире, может быть, кроме Моны, не знал, что Эрон значил для Юрия. Ей-то он доверился, предпочитая разговаривать, вместо того чтобы заняться любовью в ту их единственную украденную ночь. Где он был теперь? Как его дела? В те несколько часов страстного общения Юрий был чрезвычайно эмоциональным. Когда он на своем упрощенном английском – самом прекрасном английском для человека, для которого этот язык был вторым, – рассказывал Моне о ключевых событиях своей трагической, но изумительно успешной жизни, его черные глаза сверкали.
«Нельзя же просто взять и сообщить цыгану такое известие… – размышляла Мона. – Мол, знаете, вашего старейшего друга переехал какой-то сумасшедший!»
И тут Мону словно ударило. Телефон звонил… А что, если это был Юрий, а ее не смогли найти? Никто ведь не видел, как накануне вечером она вошла сюда и свалилась на диван.
Конечно, с того момента вчерашнего дня, когда Роуан встала на ноги и заговорила, внимание Моны было полностью приковано к ней. Зачем Роуан попросила ее остаться здесь? Что должна была Роуан сказать ей, только ей, наедине? Что на самом деле было на уме у Роуан?
С Роуан все было в порядке, это уж точно. Весь день напролет и весь вечер Мона наблюдала за тем, как она набирается сил.
